Нина Стожкова - Зло вчерашнего дня

«Пускай политики выясняют отношения, — словно говорил он своим увлечением, — а я как любил Грузию, так и останусь в этом вопросе однолюбом». И продолжал еще сильнее восхищаться всем, что обожал и прежде: грузинским вином, архитектурой древних тбилисских храмов, клеенками Пиросмани, старинными кинжалами с чеканными ножнами, тяжелыми украшениями грузинских женщин, острой грузинской кухней, огненной лезгинкой — да всего не перечислить! Он обожал Тамару Гвердцители и Софико Чиаурели, Паата Бурчуладзе и Нодара Думбадзе, Булата Окуджаву и Нину Ананиашвили — список грузинских кумиров получался внушительным. Ангелина подозревала, что порой Викентий Модестович представляет и себя самого в черкеске с газырями и с рогом в руке, восседающим на месте тамады на многочасовом грузинском пиру.

«Вот откуда его страсть к пышным тостам и цветистым речам, — догадалась она, — конечно, приятнее воображать себя гордым грузинским князем, чем продюсером средней руки на пенсии. В Грузии ни одна женщина не посмела бы встревать в его тосты и перебивать во время застолья, как у нас. Впрочем, у Викентия, как у истинного князя, и сейчас целых две преданные спутницы жизни. М-да, гордый „джигит“ неплохо устроился и на наших северных равнинах!»

— Что ж, давайте достойно отметим счастливое завершение этой досадной истории, — торжественно объявил патриарх. Он словно ждал момента, чтобы продолжить вечное застолье. Похоже, пышные тосты помогали ему поставить мысленную жирную точку в конце каждой жизненной неурядицы или, напротив, счастливого случая. Викентий был человеком солнца, настоящим оптимистом. Терпеть не мог грустные темы и мрачные истории. Он поднялся из кресла и с достоинством возглавил шествие чад и домочадцев к столу. По дороге патриарх напряженно искал кого-то глазами. И не находил.

— Катерина! — наконец возвысил голос дед. — Где запропастилась эта ленивая девчонка? Срочно найдите ее, пусть тащит видеокамеру! У меня есть несколько слов.

Хмурая и заспанная после ночного «отжига» в клубе Катерина послушно выкатилась из своей комнаты с опостылевшей видеокамерой. Домочадцы и гости расселись по местам, давно закрепленным за ними под старой лиственницей, и дачное застолье покатилось своим чередом.

— Вчера я говорил про счастливый случай, — начал патриарх очередной кинематографический тост, профессионально поглядывая в объектив камеры, — а сегодня хочу продолжить ту же мысль. В жизни, увы, бывают не только счастливые, но и несчастные случаи. Как, например, сегодня в нашей семье. Так давайте же выпьем за то, чтобы все несчастные случаи, если, не дай бог, они еще выпадут нам, завершались счастливо.

Гости переглянулись и послушно выпили. А затем принялись молча хлебать украинский борщ, искусно приготовленный Олесей. Произносить тосты, да и просто оживленно болтать никому не хотелось. Викентий Модестович наконец с изумлением заметил, что совершенно не владеет вниманием аудитории. Он поморщился, окинул взглядом накрытый стол и негромко проворчал:

— В этом доме когда-нибудь будут подавать соль и перец, я вас спрашиваю?

Марианна Лаврентьевна молча пододвинула солонку.

— Наконец-то, — буркнул Викентий Модестович, — терпеть не могу эту вашу пресную северную еду. Похоже, мне уже никогда не попробовать настоящие суп харчо и сациви. Так и помру на вашей скучной славянской диете: щи, борщи да каши…

— Не огорчайтесь, Викентий Модестович, — внезапно подала ангельский голос Серафима. — Завтра же сооружу вам что-нибудь грузинское. Мама очень любит кавказскую кухню, она и меня научила готовить сациви и хачапури. Говорят, вкусно получается. Я тоже обожаю лобио, аджику, кинзу, соус ткемали…

— Слава богу, — расцвел Викентий Модестович, — наконец нашлась в доме хоть одна толковая повариха.

Валерия и Марианна Лаврентьевна, да и Олеся, чей борщ только что подвергся жесткой критике, с неприязнью уставились на юную выскочку. А взгляд патриарха, наоборот, потеплел, словно Викентий Модестович чудом оказался под жарким солнцем Кавказа. Ангелина подумала: «Эта девочка умело управляется с капризами и тщеславием мужчин. Что ж, весьма неплохо для двадцати лет!»

Люся нашла в себе силы дойти до ординаторской, хотя ноги двигались с таким трудом, словно на них были кандалы.

— Где он? В морге? — прошептала она с порога бескровными губами.

— Да нет, наверное, в электричке, — ответил врач, не отрывая взгляда от кроссворда.

— В электричке? — удивилась Люся. — Да что вы говорите! Мой Денис Петрович даже не знает, где на станции билеты покупают, всегда меня в кассу отправляет. Он и в метро-то ездить не умеет, каждый раз на переходах не в ту сторону идет.

— Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз, — философски усмехнулся эскулап. — Денис Петрович уехал полчаса назад, — признался он. — Куда? Сказал, что на работу. Отпустил его под расписку.

— Как вы могли! — закричала Люся.

— А что я мог поделать? — пожал врач плечами. Лекарь был в отутюженной темно-синей форме, в синей шапочке, надетой с каким-то особенным шиком, присущим только хирургам. Шапочка подчеркивала ярко-синий цвет его необычно красивых для мужчины глаз. — Как я мог с ним бороться? Я же хирург, а не психиатр. Разумные доводы на больного не действовали. Драться с ним? Вряд ли я справился бы с таким верзилой. Он угрожал, кричал, что срочно нужно на службу, что без него там все рухнет и пойдет прахом. Будут конец света и всемирный потоп в одном флаконе. Типичный для наших дней диагноз: хронический трудоголизм, осложненный неврозом топ-менеджера, — вздохнул врач и углубился в кроссворд, от которого его все-таки оторвали.

— Эта болезнь вам не грозит, — ехидно сказала Люся.

— Да не волнуйтесь вы так. — Эскулап не обиделся, наоборот, поднял голову от газеты и доброжелательно посмотрел на Люсю. Точнее, удостоил женщину профессионально внимательного взгляда («Не накапать ли ей валерьянки с корвалолом?» — казалось, говорил этот пристальный взгляд). — Серьезных повреждений у вашего мужа, слава богу, нет, а лучшее лекарство от шока сейчас для него — любимая работа. Разумеется, я посоветовал Денису Петровичу больше отдыхать и принимать успокоительное. Разумеется, в небольших дозах и пораньше с вечера. Разумеется, порекомендовал ему пока нанять водителя. Разумеется…

— Нет, ничего не разумеется, — перебила Люся эскулапа. — Он сросся с машиной, как кентавр. Так что, думаю, завтра возьмет какую-нибудь тачку средней руки напрокат…

— М-да, сестренка, опять не довелось увидеть свояка, — проворчал Гарик, когда они поспешили к выходу. — А я так надеялся… Но, видно, не судьба. Уже и не помню, когда в последний раз с Дэном общался. Я-то, в отличие от него, веду дневной образ жизни. Представляешь, даже не помню точно — с усами Дэн сейчас или без… Боюсь, что во время нашей новой встречи я его вообще не узнаю.