Виктория Холт - Властелин замка

— Пожалуйста, оставьте его здесь.

Она поставила поднос и ушла. И тут я ощутила, как голодна, и вышла осмотреть содержимое подноса. Кусок курицы, ломоть хрустящего хлеба только что из печи, масло, сыр и графин вина. Я тут же села и принялась есть. Как вкусно! Здешнее вино, сделанное из винограда, что растет около замка! После еды и вина меня потянуло в сон. Похоже, оно было крепким; к тому же я устала. Я путешествовала весь предыдущий день и всю ночь; ночью накануне я спала мало и почти ничего не ела.

Сонное умиротворение овладело мной. В любом случае, некоторое время я пробуду в замке и увижу все его сокровища. Я вспомнила другие случаи, когда мы с отцом приезжали в знаменитые дома. Я вспомнила волнение от встреч с редчайшими произведениями искусства, тот свет понимания и восхищения, что был сродни радости творения их создателей. Я была уверена, что что-то подобное ждет меня в замке... если только я смогу остаться здесь и насладиться ими.

Я закрыла глаза и ощутила вновь перестук колес поезда; мысли мои были о жизни в замке и за его стенами. О крестьянах, выращивающих виноградную лозу, их ликовании во время сбора винограда. Интересно, у той крестьянки родился мальчик? И что думает обо мне кузен графа? А может, он уже и думать обо мне забыл? Мне снилось, будто я в картинной галерее, работаю над восстановлением картины, и цвета, что появляются из-под слоя вековой пыли, ни с чем не сравнимы в своем великолепии — изумрудно-зеленый на сером фоне... алый с золотом.

— Мадемуазель...

Я вскочила с кресла и какое-то мгновение не могла сообразить, где я. Передо мной стояла женщина — маленькая, тонкая, морщинка на ее лбу скорее выражала озабоченность, чем раздражение. Пепельные волосы в кудряшках и с челочкой взбиты в тщетной попытке скрыть их немногочисленность. Серые глаза внимательно изучали меня. На ней была белая блузка с маленькими розовыми бантиками и темно-синяя юбка. Руки нервно теребили розовый бантик у воротника.

— Я уснула, — сказала я.

— Вы, должно быть, очень устали. Месье де ла Талль предложил мне проводить вас в галерею, но, может быть, вы еще немного отдохнете?

— О нет, нет. Который час? — Я взглянула на золотые часы, приколотые к моей блузке — они достались мне от матери, — и волосы снова рассыпались по плечам. Я слегка покраснела и откинула их назад, — Я так устала, что заснула. Я ехала сюда всю ночь.

— Конечно. Я за вами вернусь...

— Вы очень любезны. Пожалуйста, скажите, кто вы? Меня зовут мисс Лоусон, я из Англии...

— Да, я знаю. Мы думали, что приедет джентльмен. Меня зовут мадемуазель Дюбуа, я гувернантка.

— Я... не думала... — Я запнулась. Как я могла знать, кто есть кто в этом доме? Мысль о том, что волосы мои распущены, а не уложены в прическу приводила меня в замешательство. Из-за этого я запиналась, что никогда не случилось бы, сохрани я свою обычную суровую манеру.

— Я вернусь за вами… скажем, через полчаса?

— Через десять минут я приведу себя в надлежащий вид и буду счастлива принять ваше любезное приглашение, мадемуазель Дюбуа.

Она перестала хмуриться и очень неуверенно улыбнулась. Когда она ушла, я вернулась в будуар и посмотрела на себя. Ну и вид! Лицо мое пылало, глаза блестели, а волосы совершенно спутались! Я зачесала волосы со лба, заплела их в косу и заколола в тяжелый пучок на макушке. Так я выглядела даже выше ростом. Краска постепенно сходила с лица, глаза стали серыми. Оттенок их менялся в зависимости от цвета моей одежды, так же, как от цвета неба меняется цвет моря. Поэтому мне следовало бы носить зеленое и голубое; но уверив себя, что не в личной привлекательности мое преимущество, и что если я собираюсь завоевать доверие своих работодателей, то должна представлять себя здравомыслящей женщиной, я отдавала предпочтение строгим тонам и суровой манере держаться. Я считала, что для одинокой женщины это оружие в борьбе за выживание. Лицу своему я постаралась придать выражение, не допускавшее никаких вольностей, и к моменту возвращения мадемуазель Дюбуа я была готова играть привычную роль.

Увидев меня, она удивилась, и я поняла, насколько неблагоприятным было первое впечатление, которое я произвела на нее. Взгляд ее скользнул по моей прическе — гладкой и строгой, ни один волосок не выбивался — и я почувствовала мрачное удовлетворение.

— Извините, я вас тогда побеспокоила, — тон ее был извиняющимся. Инцидент был исчерпан, я сама была виновата — не услышала стука. Я сказала ей об этом и добавила:

— Этот, месье де ла Талль, просил вас проводить меня в галерею? Я сгораю от нетерпения увидеть картины.

— Я не очень разбираюсь в картинах, но...

— Вы сказали, что вы гувернантка. Значит, в замке есть дети.

— Да, Женевьева. У господина графа только один ребенок.

Любопытство мое было сильно, но расспросы были неуместны. Она колебалась, похоже, ей хотелось поговорить, а мне так хотелось узнать побольше! Но я держала себя в руках и оптимизма у меня прибавлялось с каждой минутой. Ванна, пища инебольшой отдых совершили со мной маленькое чудо.

— Женевьева — еловый ребенок.

— Это часто бывает. Сколько ей лет?

— Четырнадцать.

— Тогда я уверена что вы с ней легко справляетесь.

Она с недоверием посмотрела на меня, губы еескривились:

— Просто, мадемуазель Лоусон, вы не знаете Женевьевы.

— Единственный ребенок, и вероятно, избалована?

— Избалована! — В ее голосе зазвучали странные нотки. Страх? Опасение? Я не могла понять. — И это... тоже.

Она не справлялась. Это было очевидно. На мой взгляд, она совершенно не годись на роль гувернантки. Если они взяли такую женщину на эту должность, тогда мои шансы на получение реставрационной работы были довольно велики: я гораздо представительнее этого несчастного существа, хотя и принадлежу к слабому полу. И не считает ли граф образование своего единственного ребенка делом не менее важным, чем реставрация картин? Впрочем, это предстояло еще выяснить. Мне не терпелось встретиться с этим человеком.

— Должна вам сказать, мадемуазель Лоусон, что справиться с этой девочкой невозможно.

— Должно быть, вы недостаточно строги,— беспечно сказала я и переменила тему разговора— Какой большой замок! Галерея уже близко? ...

— Я вам покажу Поначалу здесь можно заблудиться. Со мной это случилось. Даже сейчас я иногда нахожусь в затруднении.

«Вы всегда будете нахолиться в затруднении»,— подумала я.

— Вероятно, вы здесьь уже давно,— продолжила я разговор, когда мы проходили через коридор к лестнице.

— Довольно давно... восемь месяцев.

Я рассмеялась.— Вы считаете, что это долгий срок?

— Другие здесь столько не задерживались. Не больше шести месяцев.

Мои мысли с резьбы на балюстраде переключились на дочь хозяина. Вот почему мадемуазель Дюбуа осталась. Женевьева избалована так, что трудно подобрать гувернантку. Однако суровый Властелин Замка мог бы справиться со своей дочерью. Должно быть, его это не заботило. А графиня? Странно, я не думала о графине до того, как мадемуазель Дюбуа упомянула дочь. Естественно, она должна была быть, раз был ребенок. Она, наверное, сейчас с графом, поэтому меня встретил кузен.