Виктория Холт - Властелин замка

Даже когда поезд с боковой ветки въезжал на станцию, я говорила себе: «Еще не слишком поздно. Ты можешь уехать прямо сейчас».

Во время путешествия — я пересекла Ла-Манш накануне вечером и ехала весь следующий день — я собирала все свое мужество, уверяя себя, что я не глупая девчонка, а вполне разумная женщина, решившая довести задуманное до конца. Что случится со мной, когда я приеду в замок, зависело не от меня; но я обещала себе, что буду действовать с достоинством и вести себя так, будто я не была отчаянно взволнована, чтобы никто не заподозрил, что при мысли о моем возможном будущем в случае отказа меня охватывала паника. Я не должна была никому показывать, как много для меня значил заказ, ради которого я ехала сюда.

Моя наружность, как я чувствовала, — впервые в жизни — работала на меня. Мне было двадцать восемь и, в своем дорожном серовато-коричневом костюме и такого же цвета фетровой шляпе, скорее удобной, чем изящной, да к тому же посте ночного путешествия, я, конечно, выглядела на свой возраст. Я была не замужем, и поэтому часто ловила на себе жалостливые взгляды и слышала, как обо мне говорили «старая дева» и «засиделась». Меня это раздражало — подразумевалось, что основной смысл существования женщины — самоотверженная служба некоему мужчине; я решила опровергнуть эту присущую сильному полу иллюзию с тех пор, как мне исполнилось двадцать три года, и считала, что мне это удавалось. В жизни могут быть и другие интересы; и я утешала себя тем, что нашла свое призвание.

Поезд замедлял ход. Единственным человеком, сошедшим на станции кроме меня, была крестьянка с корзиной яиц в одной руке и живой курицей в другой. Я вынесла свой багаж — саквояжей было несколько, так как в них были все мои пожитки — скромный гардероб и инструменты, которые понадобятся для работы.

У ограды стоял единственный носильщик.

— Добрый день, мадам, — сказал он. — Если вы не поторопитесь, младенец родится до вашего приезда. Я слышал, что у вашей Мари схватки начались три часа назад. Акушерка поехала к ней.

— Надеюсь, на этот раз будет мальчик. Вечно эти девочки. Что ж, на все воля божья…

Носильщик, очевидно, больше интересовался мной, чем полом ожидаемого младенца. Во время разговора он смотрел на меня.

Саквояжи теперь стояли около меня, и когда он шагнул вперед, собираясь свистком дать сигнал поезду к отправлению, пожилой мужчина торопливой походкой вышел на платформу.

— Привет, Жозеф! — приветствовал его носильщик и кивнул в мою сторону.

Жозеф посмотрел на меня и покачал головой.

— Должен быть мужчина, — сказал он.

— Вы из замка Гейяр? — спросила я по-французски — на этом языке я с детства говорила бегло. Моя мать была француженкой и, когда мы бывали одни, мы разговаривали с ней на этом языке, хотя в присутствии отца всегда говорили по-английски.

Приоткрыв рот и недоверчиво поглядывая, Жозеф подошел ко мне:

— Да, мадемуазель, но…

— Вы, видимо, приехали за мной.

— Мадемуазель, я приехал за месье Лоусоном, — он с трудом выговорил английское имя.

Я улыбнулась и постаралась сохранить невозмутимость, помня о том, что это самое незначительное из препятствий, которые мне предстояло преодолеть. Я показала на этикетки багажа: Д. Лоусон.

Потом сообразив, что Жозеф, возможно, не умеет читать, объяснила:

— Я мадемуазель Лоусон.

— Из Англии? — спросил он.

Я подтвердила его предположение.

— Мне сказали, что приедет английский джентльмен.

— Произошла ошибка. Вместо него — английская леди.

Он почесал в затылке.

— Так мы едем? — спросила я. И посмотрела на багаж. Носильщик медленно подошел и, когда он и Жозеф обменялись взглядами, я сказала твердым голосом:

— Отнесите, пожалуйста, мой багаж в э… в экипаж; пора ехать в замок.

Я много лет училась самообладанию и ничем не выдала волнение, которое испытывала тогда. Мое поведение здесь было столь же уверенным, как и дома. Жозеф и носильщик отнесли мои вещи к ожидавшей нас двуколке; я последовала за ними, и через несколько минут мы тронулись в путь.

— Замок отсюда далеко? — спросила я.

— Около двух километров, мадемуазель. Вы скоро увидите его.

Я смотрела вокруг на плодородную, знаменитую своими виноградниками землю. Стоял конец октября, урожай был собран, и теперь они, наверняка, готовятся к следующему урожаю. Мы проехали небольшой городок с церковью и ратушей, возвышавшимися над площадью, с узкими разветвляющимися улочками, с лавочками и домами; а затем я впервые увидела замок.

Эту минуту я не забуду никогда. Мой здравый смысл — которого, как я себя утешала в последний год, у меня было предостаточно, что компенсировало отсутствие других достоинств, — мгновенно улетучился, и я забыла те трудности, которые столь безрассудно навлекла на себя. Несмотря на возможный неблагоприятный исход, который, как подсказывала логика, был неизбежен, я рассмеялась вслух и произнесла: «Мне все равно, что произойдет. Я рада, что приехала».

К счастью, я сказала это по-английски, и Жозеф не мог понять моих слов. Я быстро произнесла: «Итак, это и есть замок Гейяр!»

— Да, это замок, мадемуазель.

— Не единственный Гейяр во Франции. Я знаю еще один, в Нормандии, конечно. Тот самый, где томился в заключении Ричард Львиное Сердце.

Жозеф усмехнулся, а я поспешила продолжить: — Древние руины восхитительны, однако старинные замки, сохранившиеся до наших дней, еще более очаровательны.

— Старинный замок несколько раз едва удавалось спасти. Еще бы, во времена Великого Террора он был почти разрушен.

— Какое счастье, что этого не произошло!

Мне хотелось надеяться, что Жозеф не уловил волнения в моем голосе. Я была очарована замком, мне страстно хотелось жить в нем и как следует изучить его. Я чувствовала, что это место предназначено для меня, и что если меня отвергнут, я буду ужасно несчастной, и не только потому, что не знала, что мне делать по возвращении в Англию.

Я ненадолго отвлеклась от размышлений о замке, чтобы обдумать эту неприятную возможность. Где-то на севере Англии у меня была дальняя родственница — кузина моего отца, о которой он постоянно рассказывал. «Если со мной что-нибудь случится, ты всегда можешь поехать к кузине Джейн. Она женщина с характером, тебе придется несладко, но, во всяком случае, она выполнит свой долг». Незавидная перспектива для женщины, лишенной личной привлекательности — ключа к замужеству — и создавшей себе защитную оболочку, состоящую, в основном, из гордости. Кузина Джейн… никогда! — сказала я себе. Лучше я стану одной из бедных гувернанток, зависящей от прихотей равнодушных хозяев и непослушных детей, которые тоже могут быть дьявольски жестокими. Я лучше пойду в компаньонки к какой-нибудь ворчливой старухе. Если мне сейчас откажут, я буду безутешна, не только потому, что темная пропасть одиночества и унижения разверзлась передо мной, но и потому, что я буду лишена безграничной радости работы, которую я любила больше всего на свете, в таком месте, которое одним лишь своим существованием могло сделать мою жизнь интересной.