Генри Денкер - Голливудский мустанг

— А если бы здесь находилась другая дама? — перебил он ее.

Слова о «другой даме» были излишними, злыми. Луиза не считала себя просто очередной дамой. И он сам знал это. Резкость Джока объяснялась его смущением, чувством неловкости.

Не желая ссориться, она насмешливо сказала:

— Тебе следует повесить у входа фонарь с надписью: «Тихо, идут съемки».

Она наклонилась, чтобы потрогать джинсы, не подозревая, что этот безобидный поступок приведет его в ярость.

— Черт возьми, не трогай их!

Луиза отпрянула назад и направилась к бару. Она пришла сюда, рассчитывая освежиться в бассейне, позаниматься сексом, пообедать, но сейчас у нее пропало желание раздеваться. Луиза приготовила напиток и села в железное кресло, не собираясь снимать с себя одежду.

Самолюбивые молодые люди, особенно с характером Джока Финли, не умеют с легкостью извиняться. Джок медленно разделся, нырнул в бассейн, лениво поплавал, полагая, что Луиза присоединится к нему. Но она допила спиртное, встала и направилась к своему автомобилю.

— Не уходи! — крикнул Джок.

Мольба прозвучала как приказ. Луиза замерла, повернулась. Джок вылез из бассейна; он взял полотенце, чтобы вытереться и прикрыться им, затем подошел к Луизе и наконец произнес:

— Послушай… я не ждал тебя. Не ждал тебя. Никого не ждал. Никого не хотел видеть.

— Я поняла. Поэтому я ухожу.

— Ты не понимаешь. Подожди. Пожалуйста.

Последнее слово было у него весьма редким, оно заставило ее задержаться.

— Неужели тебе не ясно? Это спектакль! Игра! На карту поставлена главная картина всей моей карьеры.

Городской парень Джок Финли из Бруклина будет снимать вестерн! Достаточно крутой поворот? Но мне нужен Престон Карр. Поэтому я готовлюсь провести его всеми известными мне способами. Я должен походить на заправского лошадника. Говорить, как лошадник. Быть им. Разбираться в кобылах и жеребцах, потому что таковы интересы Престона Карра. Я должен произвести впечатление на Короля кинематографа, последнюю из великих звезд, великий символ американского мужества. И я произведу на него впечатление!

Одних линялых джинсов для этого недостаточно. Я должен выглядеть как ковбой, стать им. Неделю тому назад я впервые сел на лошадь. Сегодня я учусь ездить верхом. Я не Джон Уэйн. Но я могу научиться ездить верхом. Да, это надувательство. Ты застала меня за подготовкой к беседе, и мне это не понравилось. Поэтому я вспылил. Я рассердился не на тебя. Я разозлился, что ты увидела меня в этот момент. Извини. Извини. Извини. Извини. Я за всю свою жизнь не произносил это слово столько раз. Ну, хорошо?

— Хорошо, — еще не простив его, тихо и обиженно сказала Луиза.

Он взял ее за руку, притянул к себе, игриво коснулся ее рубашки. Луиза оставалась неподвижной. Он расстегнул верхнюю пуговицу, обхватил рукой полную, обнаженную грудь, которая не нуждалась в бюстгальтере. Провел рукой по соскам, желая возбудить ее. Она не сопротивлялась и не отвечала. Джок принялся гладить левый сосок и почувствовал, что он набухает, твердеет. В Джоке проснулось желание. Она заметила это и отстранилась.

— Пожалуйста, Джок, не надо.

У них были в прошлом такие моменты; Джок всегда одерживал верх. Сейчас он обнял Луизу, прижался к ней, чтобы она ощутила всю силу его страсти, но девушка вырвалась из объятий Джока.

— Лулу?

В этом слове заключалась мольба. Он спрашивал ее, что с ней происходит, почему сегодня у них не может быть так, как прежде.

Стоя к нему спиной, она сказала:

— В этом городе больше секса и меньше любви, чем в любом другом месте на земле.

Он быстро встал перед ней, обхватил руками ее голову. Она посмотрела на него.

— Я не хочу, чтобы меня сегодня использовали. Если ты ненавидишь мир и то, что тебе приходится делать, чтобы выжить в нем, признайся в этом. Я смогу понять. Если ты боишься завтрашнего дня, или следующего месяца, или очередной картины, скажи это. Я выслушаю тебя. Но не используй меня физически.

Это рассердило его; загорелые щеки покрылись краской. Луиза продолжила:

— Я никогда не требовала от тебя любви. Я не говорю, что она мне не нужна, но я никогда не требовала ее. Меня устраивает страсть. Но что-то другое — нет. Поэтому не обрушивай на меня свои страхи и ненависть. В этом городе шлюхи и психоаналитики получают пятьдесят долларов в час. Я не то и не другое.

Она шагнула, чтобы уйти, но он схватил ее за руку, притянул к себе, поцеловал в губы, пытаясь проникнуть языком внутрь; она не отвечала ему, однако, отпустив ее, он заметил, что отвердевшие соски Луизы упираются в шелк рубашки.

Она оставила его одного.

Двигаясь в направлении Невады и ранчо Карра, Джок думал о том, что Луиза может и не вернуться к нему. Прошлым вечером он дважды звонил ей и не услышал ответа. Оба раза он оставил ей сообщения. Но она не позвонила.

— Черт с ней! — рассерженно произнес Джок.

Сейчас для него было важно только одно дело, один человек — Престон Карр. Ничто не остановит его. Во всяком случае, не женщина. Сейчас будет не так, как в предыдущий раз. Он не протрахает свою карьеру. Буквально.

Ему могли не нравится манеры и привычки Марти Уайта, его странные обороты речи, неразборчивость в средствах, но агент был великолепным стратегом, ветераном голливудских войн. Когда Марти планировал кампанию, его указания следовало исполнять. Когда он предупреждал о чем-то, его стоило выслушать.

Если бы тогда, в первый раз, шесть лет тому назад Джок внял словам Марти, его карьера сложилась бы совсем иначе.

Джок до сих пор помнил, что тогда сказал Марти: «Малыш, здесь ты можешь протрахаться к славе или несчастью».

Уайт предупредил его до того, как все произошло. Но Джок не послушал его. В итоге Джоку пришлось покинуть Побережье, вернуться в Нью-Йорк и поставить еще четыре спектакля на Бродвее и за его пределами, а также два малобюджетных фильма. Затем он подписал контракт на английский фильм. Эти годы ему следовало бы провести в Лос-Анджелесе в качестве клиента Марти.

Джок Финли мог быть в числе самых известных молодых режиссеров Америки.

Однако судьба распорядилась так, что теперь Марти Уайт вынужден разрабатывать специальный план, цель которого — назначение Финли на должность режиссера «Мустанга». Если Джоку удастся сделать кинозвезду своим союзником, шестилетний запрет на использование Финли в этом городе будет преодолен.

Это стало возможным лишь потому, что Сол Стейбер продал свой контрольный пакет акций кинокомпании «Стейбер и братья». Он потерял свой вес среди киномагнатов, и они уже не считали необходимым поддерживать его.

Марти Уайт решил, что пришло время вывести Джока Финли из черного списка. Джок попал в него отнюдь не благодаря своим политическим убеждениям.