Ирина Ульянина - Все девушки любят опаздывать

Я попыталась разлепить веки. Наверное, подобное ощущение испытывают новорожденные котята или собачата… Веки склеились и открываться не желали…

— Она шевелится! — обрадовался Пашка.

— Я… я…

— Эх ты, дурында! Зачем в такую морозяку в Обь полезла? — Надо мной склонилось круглая, добродушная мордаха.

— Я… в шубе… у меня шуба…

Силясь описать свою выдающуюся утраченную шубу, я опять чуть не лишилась сознания. Парень велел мне замолчать и крикнул Сереге, чтобы тот тащил водку.

— Надо растереть девчонку, а то она заледенела до самых титек!

Чужие, корявые, наждачные пальцы содрали с меня остатки одежды и принялись мять, жать, требушить. Напрасно я полагала, что кожа моя утратила всякую чувствительность: от соприкосновения с согревающей жидкостью она занялась пожаром, загорелась, заставила меня взвыть. Я корчилась и таращилась так, что глаза чуть не выкатились из орбит.

— А ты говорил: утопленница! — ликовал Пашка. — Во как брыкается! Да она живее всех живых!.. Кинь сюда мой рюкзак и спальник, сейчас укутаю свою находку потеплее.

— Отстань! Отпусти! — вопила я.

Парень будто не слышал — он энергично делал мне искусственное дыхание: сгибал мои руки в локтях и разводил их в стороны. Грудь сдавило, в горле забулькало и заклокотало, как в жерле унитаза, но незнакомого Пашку это ничуть не отвратило. Прижимаясь к моим мокрым губам, он всасывал в себя обскую водицу и отплевывался от безответных «поцелуев». Смеялся задорно:

— Сколько воды — то нахлебалась, дурилка картонная!

— Твоя дурилка наверняка собиралась утопиться, — бурчал недовольно Серега. — А ты ей помешал и себе головняков нагреб!

Мне хотелось оправдаться, объяснить, что я пострадала из — за дворника, который кинул меня в Обь, но Павел был не склонен к разговорам. Он кантовал меня, будто тряпичную куклу, споро одевая в сухое белье; от его манипуляций боль усиливалась, перед глазами расплывались радужные круги.

— А — а — а! У — у — у! — извивалась я. Мужское трико и майка воспринимались брезентовой дерюгой, обдирали кожу до мяса, загоняли внешний жар внутрь. Меня корежило, как полено в камине. Это сожженное до углей полено Пашка с Серегой в четыре руки упаковали в спальный мешок, и моя кожа тотчас намертво приварилась к его материи. Любое прикосновение, малейшее колебание отзывалось нестерпимой болью, от которой останавливалось сердце. Я заплакала: — Ребята, бросьте меня обратно в реку. Больше не могу, все горит!

— Терпи, коза, а то мамой станешь, — шутил Павел. — Скоро доставим тебя в больничку, там полегчает, а пока лежи смирно.

— Кабан ты, Пашка, и девка твоя кабаниха! — ругался Сергей. — Тяжеленная, как я не знаю что… и перегаром от нее разит!

— Неси — неси, или мы не мужики?.. Подумаешь, перегаром разит. Всяко бывает, может, ее обидел кто?..

— Бляха! Из — за какой — то посторонней полудохлой девки рыбалка накрылась медным тазом!

— Да и фиг с ней, с рыбалкой! Чай, не последний день живем, да, красавица? Как тебя звать хоть?

— Ю — ю — ю… он пришел меня убить…

— Кто пришел тебя убить? — изумился Павел. — Серега?

— Серега, — прошептала я, потому что не могла вспомнить имя своего палача.

— Звездец! Она бредит, видишь, Серый? Совсем худо девчонке!.. Хорошо, что машина близко и не успела остыть.

— Чего хорошего? Теперь Любка точно мне всю плешь проест! Скажет: тебе лишь бы нажраться, подумает, будто я полную фляжку водки вылакал. А мне эта водка вообще не уперлась! Я лично больше пиво уважаю…

— Не бухти, куплю я тебе пиво. Хочешь, полную канистру поставлю? И Любке сам объясню…

— Хрен ты ей объяснишь! Плохо ты мою Любку знаешь…

Голоса отдалились. Мне почудилось, будто я опять тону: течение закрутило водоворотом, коричневая вода затопила бронхи, спрессовала внутренности, распирала голову, толкалась в виски. Какая — то неведомая сила выталкивала меня на поверхность, и тогда огонь принимался с удвоенной жадностью терзать мое естество. От резкой боли я открыла глаза и увидела кроны сосен, сомкнувшиеся темно — зеленой аркой. Услышала реплику:

— Твоя девка уже копыта откинула!

— Ничего подобного! Гляди, пульс есть — на шее жилка бьется.

— А-ум… ум-м… — слабо стонала я, потому что от нестерпимого жжения спеклось в горле, язык присох к нёбу. Мерещились огненные, красно — оранжевые языки пламени, они облизывали верхушки сосен, — весь лес занялся костром, дым душил меня. Задыхаясь, я издала ужасающий хрип, которого сама испугалась.

— Миленькая моя, утопленница, потерпи, пожалуйста, — уговаривал меня Павел, покачивая спальный мешок, как гигантского младенца. — Уже недолго осталось, уже подъезжаем.

— Ах — ам — ам. — Я продолжала исторгать невразумительные звуки, пытаясь попросить, чтобы он не шевелил меня, не усугублял мои мучения. Дышала часто — часто. Легкие работали, как паровые мехи, усиленно закачивая воздух. Но воздуха все равно не хватало. Не зря говорится: «Перед смертью не надышишься…»

— Никогда больше с тобой никуда не поеду!.. Отгул насмарку, выходные дни — коту под хвост! — злился Сергей. — Эта стриптизерша сейчас даст дуба, а нас из — за нее в милицию затаскают!

— Она не даст, она еще нас переживет, — убеждал ворчливого приятеля Пашка.

— Кабан! Кабанище! — ругался тот. — Зачем я с тобой связался?! И девка твоя страшная, как чума!.. А Любка меня из дома выпрет! Бляха, вместо рыбы кукиш привезем!

— Прибавь скорости, Серега!

— Ага, прибавь!.. Сейчас! А штраф за превышение — дядя платить будет?

— Я заплачу!

— Не смеши. Вообще заткнись! Чего с тебя взять, кроме анализа?

На этой нелирической ноте я вдруг оглохла, ослепла, онемела, будто органы чувств разом забастовали, отказались воспринимать чудовищную действительность. Боль оставила, растворилась в бездонной пустоте. Откуда ни возьмись налетели ангелы, — они порхали, роились, взмахивали своими хрупкими ледяными крылышками, манили за собой крошечными, пухлыми фарфоровыми ладошками. Я догадалась, что они зовут меня в страну Глицинию, и не раздумывая взлетела… В стране Глицинии все было зеленым: воздух, пальмы, песок, море, кораблики, облака. Только цветы, похожие на полевые колокольчики, оказались синими, и с их лепестков капала голубая, чистая роса, похожая на слезы…

— Доченька, доченька, Юленька! Да что же это такое? Никак не очнется моя маленькая!

— Юля, кончай спать! Не пугай маму!

— Мамуль, чего ты грузишься? Врач же сказал: состояние у Юльки стабильное. С минуты на минуту придет в себя. Ну, подождем еще немного…

— Фрекен Жюли, ах, моя бедная фрекен! Простит ли она меня когда — нибудь?!

— Перестаньте нагнетать, Андрей Казимирович! Чего вы ноете?! Подумаешь, как поссорились, так и помиритесь!.. Наша Юлька — девушка не злопамятная, отходчивая…