Ирина Ульянина - Все девушки любят опаздывать

— Выздоровели, Юлия Владимировна? — первым делом уточнил следователь.

— Да, со мной все в порядке, — сухо кивнула я.

— Не стойте, присаживайтесь, а то вы девушка впечатлительная, еще, не приведи господь, в обморок хлопнетесь.

Я устроилась напротив инспектора на стуле. Левин зачем — то тщательно причесал свои короткие, жидковатые волосы, пригладил прическу на висках ладонями и стал похож на вышедшего в тираж жиголо.

— Ну-с, гражданка Малиновская, — постучал он кончиком ручки по столу. — В деле о покушении на вас наметился интересный поворот.

— Да, знаю, — кивнула я. — Крымов скончался.

— Крымов — то скончался, — согласился со мной следователь, — а вот Юрий Васильевич Бухменко требует очной ставки!

— Бухменко — это дворник? — уточнила я.

— Нет, Бухменко — это инженер горно — обогатительного комбината. В нашем городе он находился в командировке.

— А-а…

— Что же вы, Юлия Владимировна, так напиваетесь, не стыдно? — укоризненно посмотрел на меня следователь.

— Где? Когда это я напивалась?! — опешила я.

— В Нахаловке!

— Ну, там… замерзла… грелась. — Я, съежившись на стуле, обняла себя скрещенными руками за плечи и задрожала, демонстрируя, как мне было холодно.

— Евгений Иванович Краснов тоже дал показания, что вы склонны к злоупотреблению спиртными напитками, — протянул Арнольд иезуитским тоном и вопросил: — Употребляли?

— Что?

— Водку, говорю, употребляли в день открытия выставки Кирилла Золотарева?

— Да, но не больше, чем Евгений Иванович!.. — отрезала я.

— Нехорошо, Юлия Владимировна, некрасиво: молодая девушка, а пьете как лошадь. И оправдание у вас какое — то странное: что значит «замерзла»? Одеваться надо теплее, а то так, знаете… — покачал головой следователь. — Я ведь и в тот раз, когда вашего сожителя Анисимова порезали, тоже сделал пометочку в протоколе: «Находилась в нетрезвом состоянии, грубила представителям правоохранительных органов».

Меня пробрала натуральная дрожь. Как же так? Неужели полтора бокала вина, выпитых за три часа до происшествия, можно рассматривать как нетрезвое состояние?!

— В общем, так, гражданка Малиновская, завтра мы с вами поедем в следственный изолятор. А пока подумайте серьезно над своим поведением и сделайте соответствующие выводы, — подвел черту Арнольд Леонидович.

— Я не хочу!

— А кто хочет? Я, по — вашему, хочу? Нет, это вы подали исковое заявление, это из — за вас добропорядочный человек парится на нарах, — упрекнул меня экзекутор. — Пить надо меньше, Малиновская! С работы вас уже уволили, директор подтвердила, что вы позволяли себе употреблять в рабочее время. В бар «Ангар» в обеденный перерыв ходили?

— Ходила…

— Ну так вот! Неужели не стыдно? Вам всего двадцать пять лет, что же из вас к моим годам получится, а? Пустые бутылки по помойкам собирать начнете? Вы к этому стремитесь?

— До свидания, — буркнула я и встала.

— Итак, завтра к девяти буду ждать вас в этом кабинетике.

…Само собой, ночью перед очной ставкой я не спала. Физически ощущала, как обстоятельства, обернувшиеся против меня, загоняют меня в тупик, в бетонную западню, до которой я добежала ночью, спасаясь от Ткача и его матери. Кажется, все усилия психотерапевта пошли прахом: мне опять мерещились ухмыляющиеся, глумливые рожи врагов. Чудился палач, которому все — таки удалось меня потопить… Эх, если бы рядом был брат Севка, он бы посоветовал мне, что делать. Маму с папой огорчать нельзя ни в коем случае. А более мне не к кому обратиться…

На очную ставку я отправилась с немытыми волосами, с ввалившимися глазами и бледным, не тронутым косметикой лицом. Короче, выглядела как воплощенный кошмар. Юрий смотрелся гораздо лучше меня: он будто только что прибыл из санатория, морда сытая, свежая, гладкая. Правильный овал его еще недавно лысой башки оброс светло — русыми вьющимися волосами, одет он был в чистую рубашку и наглаженные брюки, руки за спиной держал с достоинством невинно оскорбленного.

— Гражданка Малиновская, вы узнаете этого человека? — спросила следователь.

— Узнаю. Он столкнул меня в реку! — металлическим голосом ответила я.

— Арнольд Леонидович, уважаемый, я вам уже объяснял: эта пьяная нимфоманка набросилась на меня с приставаниями, я от нее убегал, а она догнала. Пришлось мне ее оттолкнуть, что оставалось делать?.. Вероятно, я не рассчитал силу толчка… Вернее, она не держалась на ногах, как и все пьяные!

— На ногах не держалась, а бегала быстро, — усмехнулась я.

— Оставьте свои ернические замечания при себе, Малиновская! Вы не в баре, — напомнил Левин. — Здесь государственное учреждение!

О чем еще было разговаривать? Я поняла, что правосудие не свершится никогда. Но надо было жить дальше и сохранять здравый рассудок. Хватит, сколько можно?! Как это там у Шекспира?.. «И долго мне, лишенному ума, / Казался раем — ад и светом — тьма».

Двадцать третьего декабря дал о себе знать Андрей Казимирович Ткач. Он позвонил в двенадцатом часу ночи, наглость, если разобраться!..

— Дорогая Юленька, моя ненаглядная, нежная фрекен Жюли, — начал он выспренне, торжественно. — Поздравляю тебя с наступающим Рождеством! Для нас, поляков, это святой праздник…

— Да никакая я не полька, Андрей!.. — усмехнувшись, призналась я. — Но тебя я тоже поздравляю с наступающим… бракосочетанием.

— Ах, фрекен! Не сыпь мне соль на раны!.. Все так глупо вышло… — засуетился Ткач. — И виновата в этом только ты. Почему ты меня отвергла?! Я был подавлен, разбит, унижен. Я был так несчастен!.. В ту трудную минуту лишь мама и Илоночка были рядом, они оказали мне моральную поддержку.

— Я рада за них, — хохотнула я.

— Не язви, Юлия, тебя это не красит! Дай мне сказать! Я долго боролся со своей любовью. Я готов был… да я и сейчас готов тебя простить, Жюли!

— Это как? — ничего не поняла я.

— Одно твое слово, и свадьбы не будет! — патетически воскликнул Ткач.

Конечно, мне хотелось отомстить Каркуше, но что — то горькое сжало горло, и я ответила:

— Нет уж, Андрюшенька. Умерла так умерла.

— Но мы же с тобой останемся друзьями, фрекен? — попытался смягчить ситуацию Андрей.

— Не знаю. Вскрытие покажет, — безразлично ответила я и положила трубку.

Меня потряхивало от нервного возбуждения, и сердце колотилось так, будто я убегала от стаи волков. Но, положив трубку, я испытала чувство, схожее с удовлетворением. Конечно, звонить в полночь накануне свадьбы — неслыханная наглость. Но если бы Ткач не позвонил, было бы гораздо хуже…

…Нежданно — негаданно католическое Рождество и для меня обернулось праздником. В полдень, когда я, наряжая елку, мастерила, как маленькая, гирлянду из цветной бумаги, нагрянул Санчо, от которого целую неделю не было ни слуху ни духу.