Нора Робертс - Притяжение противоположностей

— Я помню ту ночь. Я проснулась и… Он так смотрел на меня, когда я сказала, что это был его ребенок… Те ужасные вещи, которые он мне наговорил. Я тогда не поняла его ненависти…

Краска вернулась на ее лицо.

— Я должна сказать ему правду. — Она вскочила и бросилась к двери. — Я иду в клуб. Заставлю его выслушать. И он поймет.

— Матч должен уже кончиться. — Джим поднялся, чувствуя, что ноги плохо его держат. Его дочь была в аду, а он вместо того, чтобы помочь ей выбраться, наоборот, прибавил ей страданий. — Ты его там не сможешь поймать.

Она с расстроенным видом взглянула на часы.

— Я не знаю даже, где он остановился. — Вернулась от двери и подошла к телефону. — Сейчас выясню.

— Эшер, — Джим умоляюще протянул к ней руки, — прости меня.

Эшер положила трубку и бросилась в объятия отца.

Время приближалось к полуночи, когда Тай вернулся в номер. Последние два часа он непрерывно пил, празднуя победу. Не каждый день выигрываешь Большой шлем, оправдывал он себя, пытаясь отыскать в карманах ключ. И не каждый день мужчина получает с полдюжины приглашений от женщин разделить с ними постель. Он засмеялся и, найдя ключ, вставил в замок. И почему, какого черта, он не взял одну из них с собой?

Потому что ни одна не была Эшер, подумал он, поворачивая ручку двери. Но с ней кончено. Просто дело в том, что ему вообще не нужна женщина, он слишком устал и много выпил. А Эшер была вчерашним днем.

В номере было темно. Тай пошатнулся. Действительно, сегодня он напился. Пил стакан за стаканом, убеждая себя, что им движет именно радость победы, а не желание скорее забыть Эшер.

Парнишка из трущоб Чикаго поднялся на самую вершину.

Он бросил ключи наугад и услышал, как они упали с глухим стуком на ковер. Пошатываясь, стащил с себя рубашку и швырнул в том же направлении. Если удастся отыскать в темноте кровать, он сразу свалится и уснет. Сегодня наконец сон придет и прогонит навязчивые мысли, для этого в крови достаточно алкоголя. И уйдут видения — больше никаких темно-голубых глаз и матовой нежной кожи перед глазами.

Он пошел в спальню, и в это время вспыхнул свет, ослепив его на мгновение. С проклятием он закрыл глаза одной рукой, другой придерживаясь за стену.

— Погаси его к дьяволу, — пробормотал он.

— Победитель явился после празднования.

Услышав спокойный насмешливый голос, он убрал руку от глаз и увидел Эшер. Она сидела в кресле и выглядела, как всегда, безупречно и очень соблазнительно. Он почувствовал, как кровь, взбудораженная алкоголем, закипает желанием, которое он заглушал агрессивной игрой и тренировками.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — грубо спросил он.

— И триумфатор, кажется, вдребезги пьян. — Она как будто не услышала его вопроса и не обратила внимания на тон. Встала и подошла к нему. — Я думаю, сегодня ты имел полное право напиться. Действительно, заслужил это прекрасной игрой. Могу я присоединиться к хору поздравлений?

— Убирайся. — Он отклеился от стены. — Я не хочу тебя.

— Я закажу кофе, — спокойно отозвалась она, — и мы поговорим.

— Я же сказал — убирайся! — Он схватил ее за запястье и развернул к себе. — Пока я не разозлился и не ударил тебя.

Он слышал, как участился ее пульс под его рукой, но она осталась внешне спокойной.

— Я уйду после того, как мы поговорим.

— Ты знаешь, что я хочу с тобой сделать? — Ее спина теперь касалась стены. — Я хочу избить тебя до полусмерти.

— Я понимаю. — Она еще держалась и старалась не реагировать на его грубость. — Тай, я только прошу меня выслушать.

— Я не хочу тебя слушать. — От ее близости в его воспаленном воображении возникла картина, которую он видел перед собой, ворочаясь без сна по ночам, — обнаженная Эшер лежит постели, и он видит ее призывный взгляд. — Убирайся, пока я не вышел окончательно из себя. Я сейчас не отвечаю за свои поступки. Уходи и поскорее.

— Не могу. — Она дотронулась до его щеки. — Тай…

И не закончила, потому что он резко и больно прижал ее к стене. Ей показалось на миг, что он сейчас ударит ее. Но он помедлил и вдруг, нагнувшись, буквально обрушил на ее губы поцелуй, грубо, нетерпеливо, больно раздвинул ее губы языком, просунул его внутрь, его зубы коснулись ее зубов, он чуть не задушил ее, лишив возможности дышать. Она забилась в его руках, пытаясь вырваться, чувствуя запах алкоголя, понимая, что он пьян и не отдает уже отчета своим действиям. Она пыталась отвернуться, но он силой удерживал ее.

Он вдыхал знакомый запах с оттенком слабых, но сексуальных духов, к которому примешивался запах страха. Она не могла вырваться и, перестав бороться, только стонала, умоляя о пощаде. И поцелуй, помимо его воли, перестал быть наказанием, утратив жесткость. Он пробормотал ее имя, потом стал покрывать жадными поцелуями ее лицо, шею и ощутил знакомую волну радости от приближающейся близости. Только сейчас он понял, как тосковал без нее.

— Я не могу жить без тебя, — шептал он между поцелуями, — не могу.

Он опустился на пол, увлекая ее за собой. Он сходил с ума от ее запаха, ее прикосновений, ее кожи. Исчезла ярость, он забыл, что не хотел больше видеть ее, что вычеркнул из своей жизни. Все ушло. Теперь он позволил вырваться своим чувствам, которые до этого сводили с ума, не давали спать, выливались в агрессию на площадке. Причиной ярости, душившей его, доводившей до бешенства, пугавшей соперников, когда она выплескивалась в игре, было лишь отсутствие в его жизни Эшер. Она была нужна ему как воздух. Без нее невозможно было жить и дышать. Он дал себе волю, его поцелуи и ласки полностью подавили ее волю, она замерла под этим натиском страсти и отчаяния и не сопротивлялась. Он слышал ее дыхание, ритмичное, как музыка, и слышал стук сердца, что билось рядом в унисон с его собственным сердцем.

Тай становился все требовательнее в своих ласках, и Эшер, не в силах сдерживаться, отвечала с той же страстью, прижимала его голову к себе, ее губы тоже давали наслаждение. Она сразу заполнила пустоту, в которой он жил последнее время, которую не могли заполнить ни победы, ни последний триумф. Он чувствовал, как наступило долгожданное облегчение и избавление. Она уже проникла в его кровь и плоть, она стала частью его самого.

Кровь шумела в ушах. Не в силах больше сдерживаться, чувствуя ее нетерпеливое ожидание, овладел ею и, когда они слились, выкрикнул ее имя. Потом их подхватила и понесла волна, пока оба не затихли, обессиленные.

Опустошенный, он откатился в сторону и лежал, неподвижно глядя в потолок. Как это произошло? Как он мог так любить предавшую его женщину, так безумно желать, находить такое наслаждение в близости с ней? Ведь он изгнал ее из своей жизни, отрезал навсегда. Выходит, надо с этим смириться — он не сможет жить без нее. Его чувство к ней так велико, что не в его силах противостоять ему. И какой у него выбор? Жить без нее, жить с ней — одинаково означает ад.