Элизабет Торнтон - Роковое наваждение

Однако лорд Максвелл вовсе не собирался подражать “Тайме”. Придя в “Курьер”, он первым делом убрал с первой полосы парламентские отчеты и принялся заполнять газету репортажами об убийствах, стихийных бедствиях, скандалах и прочих вещах, привлекающих внимание читателей. Конечно, “Курьер” потерял при этом свою престижность, но зато как выросли его тиражи!

В новом “Курьере” стала расти как на дрожжах и популярность Питера Феллона, а заодно и его доходы. Лорд Максвелл стал его кумиром, и теперь Питер старался подражать ему буквально во всем, перенимая его манеры, привычки и пристрастия.

— Скажи, — доверительно спросил Джемисон, наклоняясь к Питеру, — твой лорд, наверное, ест совсем как птичка?

— Если честно, то скорее как лошадь, — ответил Феллон.

— Не может быть! — удивился Джемисон, пытаясь подтянуть живот. — Ну, если так, то мне, пожалуй, придется пересмотреть свое отношение к принцу Очаровашке. Впрочем, хватит болтать. Скажите-ка мне лучше, Питер, что вы сами думаете о мисс Карстерс?

Спустя еще полчаса прозвенел судейский колокольчик, и публика ринулась занимать свои места. Наступил решающий момент. Макс нервно облизнул пересохшие губы. По своему репортерскому опыту он знал, что обычно для вынесения приговора присяжным требуется гораздо больше времени. Интересно, что может означать столь скорое их возвращение? Дурной это знак или добрый? Впрочем, вскоре все станет ясно.

Присяжные и судьи расселись по местам, и Макс перевел взгляд на скамью подсудимых. Спустя мгновение в дверном проеме появилась Сара Карстерс и спокойно прошла на свое место.

"Неужели она и сейчас не понимает всей серьезности происходящего?” — мелькнуло в голове у Макса.

Мисс Карстерс, как и прежде, рассеянно скользнула взглядом по своему адвокату, а затем опустила глаза. В зале установилась напряженная тишина.

Теперь минуты казались Максу часами — так томительно они тянулись. Секретарь суда долго, по одному представлял присяжных, и вот наконец их старшину попросили огласить приговор.

— Невиновна, — упало в мертвую тишину зала.

Публика заревела от восторга. Тюремная надзирательница, сидевшая рядом с Сарой Карстерс, схватила ее за руку и крепко пожала ее. Судья звонил в колокольчик, тщетно пытаясь установить порядок.

Зал бушевал, и лишь одна мисс Карстерс продолжала сохранять равнодушное спокойствие.

"Черт побери, да что же с ней происходит, с этой ледышкой?” — раздраженно подумал Макс, и ему вновь ужасно захотелось как следует встряхнуть эту мумию, эту холодную, бездушную, мраморную статую.

Разъяренный судья Стоунер приказал полицейским очистить зал, и шум понемногу начал стихать. Публика повалила к выходу. Вместе с ней устремились и репортеры — каждому из них хотелось перехватить мисс Карстерс и услышать от нее хоть несколько слов. Впрочем, Макс не торопился, он видел, что Питер Феллон находится уже у самого выхода, и знал, что если мисс Карстерс и соизволит сделать какое-нибудь заявление, то Питер не ударит лицом в грязь. Хотя Макс очень сильно сомневался в том, что кому-нибудь удастся заставить говорить женщину, которая пять минут тому назад избежала виселицы.

По поводу вынесенного присяжными приговора Макс испытывал противоречивые чувства. Он, конечно же, приветствовал его, поскольку считал смертную казнь варварским обычаем, не применимым ни при каких обстоятельствах. Однако теперь он считал себя обязанным докопаться до правды. До подлинной правды, которая не давала ему покоя, и ради этого он готов был разыскивать свидетелей и говорить с ними. И неважно, сколько это потребует времени, ведь теперь Сару Карстерс уже не привлекут к суду по обвинению в убийстве, а значит, можно и не торопиться.

Впрочем, одна лишь Сара Карстерс знает всю правду об этом деле, а потому прежде всего нужно постараться разговорить именно ее. В эту минуту Макс чувствовал себя настоящим газетчиком, охотником за новостями.

Выйдя на улицу, Макс оказался в самой гуще взволнованной, восторженной толпы. Подумать только, недели не прошло с тех пор, как большинство окружающих желали видеть Сару Карстерс вздернутой на виселице, а теперь…

"Вот что значит быть молодой и красивой”, — усмехнулся про себя Макс.

— Никто не знает, где она, — выкрикнул Питер Феллон, с трудом пробиваясь к Максу и тяжело переводя дыхание. — Толпа остановила экипаж, в котором сидела женщина в сером платье, но это оказалась не мисс Карстерс.

— Маскарад? Уверен, что это дело рук ее адвоката, — ухмыльнулся Макс. — На его месте я поступил бы точно так же. Ничего, не вешай нос, Питер. Надеюсь, она еще объявится — не иголка в сене, в конце концов. А теперь пойдем писать отчет — читатели ждут. Жаль, конечно, что мы не сможем процитировать мисс Карстерс, но зато у нас есть кое-что другое. Не зря же я тратил время на сэра Айвора. Дадим заголовок:

"Безутешный отец, разбитый горем”, и все такое. Впрочем, ты и сам знаешь, как это делается.

С того дня Макс Уорт больше не встречал Сару Карстерс. Все его попытки разыскать ее оказались безуспешными. Она словно растворилась в воздухе. Никто не пришел и за обещанной наградой, назначенной сэром Айвором тому, кто поможет отыскать тело его сына, Уильяма Невилла.

Лондон, три года спустя

Если смотреть на Гайд-парк из окна гостиной, можно представить себе, что ты находишься в лесу. Да, в лесу Сара чувствовала бы себя лучше, чем в Лондоне. Она не любила этот большой город с его улицами, забитыми прохожими и каретами; ей было не по себе среди домов, каменными громадами поднимавшихся к низкому небу. Они стояли тесно, стена к стене, не оставляя места даже для клочка травы, не давая бедным горожанам насладиться солнечным светом.

Впрочем, Гайд-парк, раскинувшийся за ее окном, был по-настоящему хорош.

Стояло тихое июньское утро. Улицы в этот час были совсем пустыми, гулкими и влажными от утреннего тумана. Лишь кое-где по тропинкам парка прогуливались няни с детьми да изредка проезжал экипаж, но цоканье копыт и шум колес вскоре стихали за поворотом, и вновь воцарялась сонная тишина. Таким Лондон будет почти до самого вечера, часов до пяти, после чего на его улицы хлынет толпа гуляк, понесутся кареты, затем зажгутся фонари…

По вечерам Сара всегда оставалась дома. Она до сих пор не могла забыть те дни, когда в Винчестере разбиралось ее дело. Толпу Сара не любила и прежде, но с той поры просто возненавидела. Она никогда не забудет людей, сидевших плечом к плечу, словно селедки в бочке, в том душном, тесном зале; им было не лень тащиться в Винчестер из Лондона только за тем, чтобы поглазеть на нее, на Сару. Бр-р-р…