Татьяна Корсакова - Ничего личного

– Это все ты?..

– Это все я. – Он кивнул. – Не сиди на полу, ты можешь простудиться.

– Но зачем? – Катя не двинулась с места. – Зачем ты их убил?

– Их?

– Андрея, Колесникову… Может, Сему?..

Он оттолкнулся от косяка, шагнул к Кате, присел рядом, взглянул на снимок в ее руках.

– Я тебя недооценил, решил, что ты успокоилась. Я ведь представил тебе доказательства причастности Колесниковой. Что же еще тебе было нужно? Что ж тебе на месте-то не сиделось?!

– Это ведь не она была тогда за рулем, а ты. Это ты хотел меня убить.

– Хотел. – Егор коснулся ее щеки, и Катя отшатнулась. – И убил бы, если бы не чертова старуха. Знаешь, я ведь умею дружить с людьми, становиться незаменимым. С Колесниковой я тоже дружил. У меня было то, что она любила почти так же сильно, как твоего покойного мужа.

– Наркотики. – Катя подалась назад, уперлась спиной в дверцу стола, пошарила рукой по полу в поисках чего-нибудь тяжелого, хоть бы даже книги…

– И все-таки на полу тебе неудобно!

Егор подхватил ее под мышки, поднял с пола, но лишь затем, чтобы толкнуть в стоящее у компьютера офисное кресло. Он действовал быстро, уже через мгновение Катины запястья были прикручены скотчем к подлокотникам.

– Ты права, наркотики. И знаешь, твой список не полный, добавь в него мою жену. И не нужно смотреть на меня так, словно я чудовище. Я не чудовище, я нормальный человек с нормальными человеческими чувствами. Но семь лет ада, Катя! Думаешь, легко жить с наркоманкой? Я терпел, сколько мог. – Егор развел руками, словно признавался не в убийстве, а в мелкой шалости. – Но за эти годы я кое-что для себя уяснил: зависимыми людьми очень легко манипулировать. Колесникова была зависима, она больше двух лет сидела на коксе, я всего лишь предложил ей героин. Я всегда был готов платить за право считаться лучшим другом, за право изредка пользоваться ее машиной. Я сказал, что для тайных свиданий, чтобы не светить свою. Лена поверила. Рамки морали и нравственности у нее были несколько размыты, а я никогда не изменял своей жене. Веришь, Катя?

Она верила. Каждому сказанному слову. Зачем врать тому, кого очень скоро не станет?..

– В тот раз у меня не получилось. – Продолжая говорить, Егор снял пиджак, аккуратно положил его на диван, закатал рукава рубашки и из принесенного с собой портфеля принялся выкладывать на стол ампулы, одноразовые шприцы и медицинский жгут.

– Думаешь, кто-то поверит, что я тоже была наркоманкой? – Катя изо всех сил старалась быть смелой.

– Это не наркотик. – Деловитыми, доведенными до автоматизма движениями Егор наполнил шприц. – Это окситоцин. А вот тут, – кивнул он на вторую ампулу, – препарат, подавляющий свертываемость крови. Я ведь на самом деле очень умный, Катя. Я все продумал.

Да, он все продумал… Окситоцин вызовет преждевременные роды, и если кровь не будет свертываться, она умрет от кровопотери. Она и ее ребенок… Не убийство – всего лишь трагическая случайность.

– Не надо…

– Я не хотел. Ты сама виновата. Я ведь уже почти решил, что оставлю тебя в живых.

– Егор, зачем ты все это сделал? Я не понимаю, объясни.

Ей и в самом деле были нужны объяснения, а еще время, для себя и своего ребенка.

Он все правильно понял про время, многозначительно посмотрел на часы, кивнул.

– Ты все равно умрешь, – сказал ласково, – но до вечера еще есть время. Окситоцин действует быстро. А мне хочется объяснить, рассказать, что мною двигало. Надеюсь, ты сможешь меня понять.

– Я постараюсь. – Она закивала неистово и отчаянно. Плевать на гордость! Если есть время, есть и надежда. Ей нужно выжить, если не ради себя, то ради ребенка.

– Я начну с самого начала. Ты же не станешь возражать? – Егор развернул кресло лицом к дивану, сам уселся напротив.

Она не станет, она будет поддерживать беседу столько, сколько потребуется, пока хватит сил.

– Признайся, тебя удивило мое столь внезапное появление?

Катя кивнула.

– В твоем голосе мне почудилась фальшь, и я позвонил в замок. Оказалось, что ты мне соврала. С чего бы тебе врать мне, Катя?

Это был риторический вопрос, они оба знали на него ответ.

– Есть такая теория, что всякий серийный убийца где-то в глубине души желает, чтобы его поймали. Ну, не мне тебе рассказывать, в таких вещах ты разбираешься получше моего.

Не разбирается! Столько месяцев общаться с больным человеком, видеть симптомы, но сознательно закрывать на них глаза. И патологическая тяга к идеальному порядку, и патологическая аккуратность, и патологическое же накопительство… Обсессивно-компульсивный синдром – вот на что это похоже.

– Наверное, поэтому я создал это хранилище. – Егор обвел «комнату ненужных вещей» широким жестом. – А может, мне просто было приятно иметь доказательства.

– Доказательство чего?

– Собственных побед, собственного превосходства над человечеством. Ты знала, что Старик собирался меня усыновить?

Вопрос был настолько неожиданным, что Катя не нашлась, что ответить.

– Не знала. – Егор грустно улыбнулся. – Это малоизвестный факт. Я был никому не нужным сиротой, когда Старик взял шефство над детским домом, в котором я жил. Он сразу выделил меня из толпы убогих и бесталанных, он поощрял мою страсть к учебе, помог мне поступить в престижный институт, снимал для меня жилье, когда я учился. Он говорил, что я воплощение его мечты об идеальном сыне. Он любил меня как родного. Когда умер его настоящий сын, я подумал, что настал мой звездный час. Но мечты рухнули, появился Лиховцев… – Егор поморщился, словно от боли. А может, ему и в самом деле было больно от такой чудовищной несправедливости. – Он был дегенератом, неучем и уголовником, но он был родным внуком! Я жил в съемной квартире, а он – в роскошном особняке. Я грыз гранит науки самостоятельно, а ему нанимали лучших репетиторов. Я учился в России, а он во Франции. По-твоему, это справедливо?

– Нет, это несправедливо. – С точки зрения Егора, случившееся было верхом несправедливости, Катя его понимала.

– И про усыновление Старик враз забыл. Зачем ему приемный сын, когда есть родной внук, пусть и такой… недостойный! Между ними никогда не было лада. И это оставляло мне пусть призрачную, но надежду.

– Надежду на что? – спросила Катя.

– На то, что рано или поздно я займу полагающееся мне место. Я продолжал ждать. Я пахал как лошадь на благо компании, как того хотел Старик. Старик почитал семейные традиции, и я обзавелся семьей. Я делал все то, чего он ждал от своего непутевого внука. Понимаешь, Катя? Я жил чужой жизнью, чтобы угодить ему, но он больше не видел во мне преемника. А потом Лиховцев женился! Я бы понял, если бы он сделал это по велению сердца, но им двигал лишь голый расчет и желание насолить Старику. Он ведь никогда не любил тебя, Катя! Разве можно быть такой слепой, чтобы не увидеть очевидное?