Ким Болдуин - Пропавшая Рысь

Джек положила руки себе на колени. Медленно, с нажимом, провела вспотевшими ладонями по бедрам, пытаясь восстановить концентрацию, а потом изо всех сил впилась ногтями в напрягшиеся мышцы. Невозможно было смотреть, как ее белокурый ангел ласкал ее взглядом, в котором светилось желание. Опасно сильное желание. Боль . Джек с огромным трудом подавила порыв схватить Кэссиди за волосы и, рванув к себе, поцеловать – глубоко и яростно. Прошу, хватит на меня так смотреть .

– Нет, мои сверхъестественные способности меня подвели, – наконец изрекла Кэссиди, смешно пожав плечами.

– М? – Джек успела забыть, о чем был разговор. Оставалось порадоваться, что Кэссиди нарушила молчание первой. Раньше, чем Джек утратила все свои способности.

– Похоже, мне не удается Вас раскусить, – Кэссиди откинулась на спинку стула и прищурилась. – В смысле, не могу понять, чем же Вы занимаетесь.

– Твердый орешек, да? – спустя мгновение после того, как у нее вырвалась эта фраза, Джек поняла двусмысленность сказанного и поспешно добавила: – Я имею в виду, жесть как сложно угадать, да?

Кэссиди рассмеялась – смех почти детский. Какой сладостный звук.

– Уж не знаю, для всех ли Вы твердый орешек, но для меня точно, – сказала она. Нежный голос звенел скабрезными нотками, сводя с ума.

Господи, еще немного, и все это выйдет из-под контроля. Быстро меняй тему .

– А откуда ты? – Боже праведный. Нет. Только не это. Это я уже спрашивала .

– Хотите сначала узнать меня получше? Я, собственно, не против, – проговорила Кэссиди с улыбкой, которая, однако, не могла скрыть удивления и смущения. Впрочем, судя по выражению лица, она не готова была так просто отпустить Джек с крючка:

– Вот только теперь Ваша очередь рассказывать о себе.

– Я консультант. Работаю в соцзащите с трудными подростками.

– А, понятно. И как я не догадалась.

– А откуда бы тебе знать? – те, кому Джек говорила о своем занятии, – а делала она это совсем не часто, – в большинстве случаев этому не верили.

Тот мир был теперь очень далеко. Джек сама с трудом верила, что когда-то посвящала все свободное время оторвам, сбежавшим из дома, малолетним преступникам и наркоманам.

– Я же видела, как Вы смотрели на тех ребятишек, – объяснила Кэссиди. – У Вас лицо изменилось. Стало как будто мягче.

– Сложно им не посочувствовать. Особенно в таких местах. Нищие, изможденные… – Джек рада была сменить тему. Что угодно, лишь бы ослабить нараставшее притяжение между ними.

– Вашему благородному сочувствию можно только позавидовать. И все-таки я не удивлена, – проговорила Кэссиди. – Так логично противоречит тому, какой Вы видите себя.

– И какой же я себя вижу?

Кэссиди немного наклонила голову, открытый оценивающий взгляд было нелегко выдержать.

– Резкая. Одиночка. Чуть ли не бессердечная.

– И откуда у тебя такое чувство? – спросила Джек.

– Вы так ведете себя.

– В смысле – …?

– В смысле не подпускаете людей близко, – заключила Кэссиди.

Она все поняла верно. Черт, она права . Джек молча удивлялась тому, как легко Кэссиди удавалось читать ее. Еще немного, и это вывело бы Джек из себя. Конечно, в ОЭН учили разбираться в людях, но у Кэссиди, определенно, был к этому особый дар.

Джек отхлебнула пива, пытаясь понять, почему для нее приобрело такое значение хорошее мнение Кэссиди о ее персоне. Как будто она вообще могла думать о такой, как Джек, что-либо хорошее. Нонсенс .

– О, извините, – выдавила Кэссиди после долгой паузы. – Это не мое дело. Мы ведь даже не знакомы.

– Ничего, все в порядке. Ты права. Я не люблю близко подпускать кого бы то ни было, – признала Джек.

– Вам кто-то принес немало боли, да?

– А с кем этого не случалось в свое время? – Джек хотела, чтобы это прозвучало беззаботно, но и сама услышала, сколько тоски было в этой короткой емкой фразе.

– Со мной не случалось, – с готовностью отозвалась Кэссиди. – Но, опять же, это не значит, что и не случится. Если ты не испытал боли, значит ты не любил.

– Да, все так говорят, – отозвалась Джек.

– Это было давно?

– Давно, – ответила она, – но недостаточно долго и недостаточно давно. Может, время и лечит, но со шрамами ничего не поделаешь, – Джек видела, как после этой фразы взгляд Кэссиди на мгновение остановился на тонкой белой линии, пересекавшей ее щеку.

– А Вы сожалеете об этом? Я имею в виду, о том, что любили?

Большинство людей, не раздумывая, ответили бы «нет». Ответили бы, что все полученное ими, в конечном счете, перевесило потери. И что боль позволила им найти внутренние силы, чтобы выжить. И что тот человек, который причинил им боль, научил их многому. И список клише о том, как помочь себе самому, бесконечен…

Но Джек – это явно не тот случай.

– Да.

Огромный ущерб, который эта любовь нанесла ей, и все последствия, нарушившие ее жизнь, были необратимыми. Ни простить, ни забыть, ни отпустить прошлое – ничто не могло изменить того, что вся жизнь Джек пошла под откос. Она постоянно возвращалась к мысли о том, что лучше бы никогда не встречала Ванию, никогда не влюблялась в нее, и, что самое главное, никогда не позволяла себе ей доверять.

С тех пор как ее предали, жизнь Джек превратилась в сплошную гонку за выживание. В битву за существование. Каждый последующий день был не более чем проклятой рутиной, которую Джек искренне терпеть не могла. Но ни сил, ни воли прекратить все это у нее не было. И лишь мечта о собственном доме заставляла ее подниматься каждое утро. Доме, из которого ей не придется больше бежать.

Она проводила каждый свой день, неделю за неделей, год за годом в попытках убежать от прошлого: оглушительный крик, нестерпимая боль, непроглядная тьма. А потом режущий глаза свет, пролившийся отовсюду сразу.

Такое предельное унижение, и моральное, и физическое, что Джек хотелось лишь одного – чтобы они просто пустили ей пулю в висок, и тем все закончилось.

Сон… Спать было пыткой, – никаких надежд на облегчение. Непрекращающиеся кошмары. В ее подсознании роились образы ненависти и стыда.

Бывали редкие исключения. Один повторяющийся сон, являвшийся ей тогда, когда, казалось, уже совсем опускались руки, приносил ей чувство покоя и защищенности.

Все, что она могла вспомнить, проснувшись, – незнакомая мелодия, таинственный перезвон и размытые образы каких-то ангельских созданий, примирительно взирающих на нее из хрустальной вышины.

Может быть, поэтому рядом с Кэссиди она чувствовала такое умиротворение, даже, держась на расстоянии. Кэссиди напоминала ей нежных херувимов из полузабытого сна.

– Да. Да, сожалею. О каждой минуте этого безумия, – ответила Джек.

Ни одна фраза, что она произнесла за всю свою жизнь, не вмещала столько откровения и предельной, ранящей истины.