Александр Эльберт - Такова шпионская жизнь

Мерилин уже очень давно не имела никаких контактов и находилась в абсолютной изоляции. Она ведь ничего не знала о посещении Мадрида её коллегами, потому что по сценарию, разработанному курчавым и лысым, до последнего момента и не должна была ничего знать кроме того, что ей сообщат посланники Центра. Сначала это очень нервировало, потом она стала привыкать, а в Мадриде, когда она осталась вдвоем с Аной, на неё снизошел покой.

Через три дня после случайной встречи с рыжим длинноруким мужчиной пришло очень странное послание Центра, которое Мерилин поначалу не поняла, потому что оно противоречило всем предыдущим установкам. Она долгое время жила в ожидании неизвестно чего; знала, что должна быть в любой момент готова, но не знала, к чему. А в послании это всё по сути дела отменялось и ей в мягкой форме было предложено, т. е. приказано, лететь в Мюнхен и пожить там максимально открыто со своим актером. Мерилин была красивая, умная женщина и хорошо подготовленная, но пока совершенно неопытная шпионка. Это было её первое серьезное задание и её готовили к нему очень долго и тщательно, по особо секретному плану. Новизна плана состояла в том, что главное действующее лицо, т. е. сама красавица мулатка, эфиопская еврейка, возлюбленная — не любовница, возлюбленная — дорогостоящего актера, не только до самого последнего момента не знает ничего, кроме второстепенных деталей, но и после завершения операции — разумеется, если все пройдет удачно, в полном соответствии со сценарием курчавого и лысого, — не будет ничего знать. Даже того, что всё уже позади и можно расслабиться. И что тут самое интересное: курчавый и лысый во всех вариантах плана операции предусмотрели последним пунктом: информировать Мерилин и «отпустить её на свободу». Но потом этот замечательный по конкретности и лаконичности изложения план погулял по «верхам», где его совсем немного подкорректировал некто, знающий гораздо больше наших аналитиков. Этот некто ещё до начала всей заварухи абсолютно точно знал, что не будет, не должно быть никакой операции. Что в действительности политическому руководству страны нужна только игра, шпионская возня вокруг до около, причем с обязательной «случайной» утечкой и информации. Вот так и исчез последний пункт и в итоге красавица мулатка ничего не должна была знать ни о начале, ни о цели, ни об окончании операции и не расслаблялась. Иначе говоря, единственная цель этой хитроумной и дорогостоящей политической — не шпионской — игры состояла в том, чтобы объект — или субъект — операции ничего не понял и ждал, ждал, ждал — сам не зная, чего.

«Странно всё это, — подумала Мерилин. — Готовили, готовили; учили, учили; разрешали — запрещали, советовали — не советовали. А теперь я все жду и никак не пойму — чего жду, зачем жду? Или забыли про меня, или с самого начала знали, что ничего не будет? Тогда почему мне ничего не сказали? А теперь отпускают на свободу, но почему-то не решаются просто и ясно сказать, что всё кончилось, не начавшись… А у Пико съемки и ему не до меня… Ну и ладно. Позвоню и полечу. И всё расскажу… Нет! Не буду его развлекать этими шпионскими бреднями. Ничего больше не хочу. Только ребенка хочу.»

И она позвонила, не посмотрев на часы, а было уже 2 часа ночи. Пико взял телефон с тумбочки и, ещё не проснувшись и не зная, кто звонит, раздраженно пробурчал: «Какого чёрта посреди ночи! Спать не даете, как я завтра работать буду?» — И услышал тихий голос своей любимой Мирки: «Я лечу к тебе. Даже если нельзя. И буду с тобой долго, пока не прогонишь.»

Срочной работы не было и аналитики играли в шахматы. Неожиданно дверь открылась и в кабинет вошел, как всегда без стука, Майк. Курчавый посмотрел на лысого: «Ты дверь закрывал?» — «Да. А ты?» — «Я тоже запер… на кодовый замок» — «А Майк уже здесь» — «Уберем шахматы?» — «Сначала послушаем, что он нам скажет».

Майк поколдовал около двери, закрыл ее и сказал: «Теперь всё в порядке, только новый код не забудьте. А то не сможете ни войти, ни выйти, пока меня не найдете».

Он подошел к столу, презрительно посмотрел на шахматы, махнул рукой и отправился к выходу. Аналитики дружно спросили: «Что случилось?» — Майк вернулся и пробурчал по-английски:

— Бонд провалился.

— Что-о-о?

— Джеймс Бонд.

Курчавый и лысый переглянулись: «Ты чего-нибудь понял?» — «А ты?»

— Наш Бонд, который… — тут Майк наклонился и прошептал «пш-пш-тш».

— Не может быть, — сказал лысый и покачал головой.

— Этот Беня Крик, — протянул курчавый.

— Этот король одесских налетчиков?

Майк крутил головой, поднимал плечи всё выше и выше, пока, наконец, не сказал, умоляюще переводя взгяд с одного аналитика на другого:

— Не дразните меня, ребята! Вы же не журналисты. Я ведь только хотел вас порадовать…

— И порадовал.

— И удивил.

— Непотопляемая первая скрипка.

— Любимец публики.

Аналитики перестали ёрничать и очень серьезно спросили:

— А подробности?

Майк был хороший парень, блестящий компьютерщик, но рассказчик — никакой. Аналитики начали понимать только, когда услышали, что Бонд, всем известный и не скрывающий этого дон Жуан, по уши влюбился в дочку «самог´о», закрутил с ней роман, но папа так прикрикнул, что дочка «разлюбила», причем сразу, в один день и навсегда. Иначе говоря, папа нашел жениха и постарался, чтобы все об этом узнали. Бонд узнал последним, потому что был очень далеко, в ***, где в одиночку, как обычно, должен быть сделать нечто особо сложное и совершенно секретное. Трудно сказать: то ли дон Жуан действительно полюбил, то ли он не мог смириться с тем, что его — дон Жуана! — бросила женщина. Только он сразу после выполнения задания, — а как же, все-таки Бонд! хотя и не Джеймс, — расслабился, пошел в сомнительной репутации ресторан и там накачал себя местным то ли пивом, то ли квасом, не столько алкогольным, сколько мочегонным. Выйдя из ресторана Бонд пошел бродить по ночному городу. Когда приспичило, а это случилось в людном месте и довольно скоро, он просто пристроился около ближайшего дерева. Он был высокий, широкий, бородатый мужчина чуть старше 30 лет. На беду мимо проезжал полицейский патруль и два рослых стража порядка предложили ему прекратить «непристойные действия в общественном месте». У Бонда был черный пояс по транс-и-те и 13 дан по заар-жу. А напиток был не только мочегонный, но и алкогольный. Так что через минуточку Бонд привел обоих полицейских к их автомобилю и стал туда укладывать. Тогда из машины вышел маленький, худенький китаец, покачал головой, сказал что-то непонятное на непонятном языке и легонько ткнул Бонда указательным пальчиком в шею. Бонд удивленно посмотрел вокруг себя, отпустил полицейских, повернулся и пошел восвояси. Китаец покачал головкой и сказал: «Сейчас немножко спать ляжет. Дать надо одеяло, дать.» Бонд это слышал, всё понял, прошел метров 20 и лег на ближайшей лавочке, хотя китайский прием не сработал, а только отрезвил его. Полицейские принесли одеяло, поискали по карманам, что было очень щекотно, но пришлось терпеть. Составили протокол, вернули документы и прочее, положили Бонду в карман копию протокола и уехали. К несчастью, в кармане были письма той, которая разлюбила. И Бонд понял, что это — полный провал и конец шпионской карьеры… С двойного горя он сильно загрустил.