Нина Соротокина - Фаворит императрицы

– Где ж багаж-то?

– Вот, сума.

– Да как же вы нас нашли?

– Слуги ваши объяснили. В доме все благополучно. Обошлось, так что не извольте волноваться. Слуги и лошадь мне дали. В городе вода разлилась по щиколотку, стоит, не уходит. Уж и ветер упал, а она стоит. Я думаю, сколько же можно ждать? Клеопатра Николаевна в деревне без Плутарха мается. Вот я и поскакал.

Клеопатра просияла. Как же она забыла про книгу из шляхетской библиотеки? Сама напросилась и из головы вон. Сколько уж было с этим Плутархом неприятностей, что рассчитывать на такой простой способ получения книги ей просто не приходило в голову.

– Плутарх с вами?

– В суме. Из-за чего я за лошадью-то без малого час по елкам мотался? На сук напоролся. Но книге ничего не сделалось. Она у меня в укромном месте, чтоб, стало быть, не подмокла. Погоды-то, слишком обильноводные.

Далее последовал ритуал извлечения книги на свет. Плутарха, бережно завернутого, вытащили из сумы, потом освободили от полосатой, затрапезной ткани, потом с усилием вынули из кожаного пакета, и предстал он наконец во всей своей красе: объемный том в переплете зеленого бархата с золотым тиснением на корешке.

Клеопатра взяла в руки книгу с такой осторожностью, словно это была жаровня с углями, которая могла от непочтительного отношения вспыхнуть мгновенно огнем.

– Тетенька, я снесу книгу в свою комнату?

– Снеси. Только завтра я сама проверю, нет ли в ней рисунков зазорных и текстов развратных.

– Господи, да я и слов таких не знаю.

Пока Клеопатра шла по коридорчику в свою комнату, книга обжилась в руках, теперь она прижимала к груди Плутарха, как верного друга. Ей не терпелось все рассмотреть, но свечу забыла. Да и будь у нее свет, больше, чем на минуту, задержаться нельзя, тетка сразу пошлет за ней горничную. Ладно, не будем жадничать. У нас вся ночь впереди. Она положила Плутарха под подушку и вернулась в столовую.

Невозможно описать, как томилась она за ужином. Кусок в горло не лез, разговаривала невпопад.

– Клеопатра, что опять замерла, глаза пусты. Очнись, послушай, что Кирилл Иванович рассказывает.

– Я слушаю, только у меня голова разболелась. Должно быть, к перемене погоды.

– Хорошо бы так, – вздохнула Варвара Петровна и опять принялась задавать вопросы: – А Гостиный двор залило? А Троицкую церковь? А главная першпектива сухая стоит?

Наконец распрощались. Кирилла Ивановича оставили ночевать, счастье его было полным.

Клеопатра поставила две свечи, одной ей казалось мало. Родион искал на полях пометы – галочки, черточки, крестики, пробовал вскрыть заклеенный картон обложки. Она решила повторить все эти операции. Бумага была рыхлой, шрифт словно вдавлен в лист, широкие поля с неровно обрезанными краями просторны и девственно чисты. В одном месте показалось, будто рука нарисовала кружочки, потом всмотрелась внимательно – знак оказался раздавленным мелким насекомым, по виду – жучком. Клеопатра исследовала обложку, бархат примыкал так плотно к краям ее, что было очевидно – никто картонки этой не вскрывал.

Она принялась листать страницы… Скучное занятие, если вместо того, чтобы читать, ищешь на полях блох. Как хоть книга-то называется? «Трактаты и диалоги»… Она начала читать наугад, борясь с трудностями немецкого: «Любая страсть похожа на лихорадку, и, подобно воспалившейся ране, особо опасны те болезни души, что сопровождаются смятением…» Клеопатра заглянула в оглавление: «О суеверии». Да он смеется над нами, Плутарх! Родион ведь что говорил… На книгу указала ему тетка с портрета, мол, есть во всем этом какая-то мистика.

А вот «Наставление супругам»: «Царь Филипп влюбился в некую уроженку Фессалии, которая, как поговаривали, околдовала его приворотным зельем. Олимпиада приложила все силы, чтобы заполучить эту женщину в свои руки. Когда же ее привели на глаза царице и оказалось, что не только замечательно красива, но в разговоре держится разумно и с достоинством. «Прочь, клевета! – воскликнула Олимпиада. – Приворотное зелье в тебе самой».

Клеопатра отложила книгу почти с испугом. Отчего Плутарх безошибочно угадывает то, что ее волнует в этот момент? Может быть, тайна откроется только тогда, когда весь Плутарх будет прочитан от корки до корки, а после этого в голове высветлится главная мудрость, например: «Не в богатстве счастье!»?

Нет, этого не может быть. Не будет в момент ареста человек насмешничать и поучать таким образом убитого горем сына. Надо все проиграть заново еще раз. Значит, на Плутарха указала тетка, и Родион, человек несуеверный, а в эту версию поверил. Почему? А потому что отец во время ареста на минуту-две вошел в библиотеку. И уж наверное не только затем, чтоб в шлафрок облачаться, который там на гвоздике висел. Значит, если он что-то спрятал, то именно в книгу.

Клеопатра взяла Плутарха за обложку, развернула веером и потрясла. Книжная закладка, легкая, как кленовый опавший лист, легла к ее ногам. Девушка не сразу обратила на нее внимание, опять принялась изучать страницы и, уже отчаявшись что-либо найти и готовясь ко сну, подняла эту закладку и увидела на ней аккуратно нарисованные геометрические фигуры. Видно, нарисованы они были на обычного формата листе, а потом обрезаны но краям вплотную к чертежу.

Девиц в описываемое время не обучали геометрии, и Клеопатра не сразу поняла, что это план дома, квадраты и прямоугольники, были, конечно, комнатами, прерванные линии – двери и окна. В самом уголке рисунка, в квадратной комнате, был изображен жирный крест.

Клеопатра спрятала закладку в шкатулку с нитками, потом подошла к образам, встала на колени: «Господи, не корысти ради душа моя ликует, а во имя восстановления попранной справедливости. Благодарю тебя, Владыко». Она шептала молитву, повторяя слово в слово то, что говорил в это время возлюбленный ее Родион в сумраке католического костела. В созвучии этих слов нет ничего удивительного. Вспомните только легенду, кажется, древнегреческую, о том, что когда-то в человеке были соединены оба пола – мужчины и женщины. Но потом половинки эти разошлись в разные стороны, чтобы в краткий миг, называемый жизнью, попытаться отыскать друг друга и соединиться вновь. Далеко не всем это удается, проще говоря – единицам, чаще проводит человек жизнь с чужой половиной. А Родион с Клеопатрой отыскали друг друга.

После молитвы Клеопатра легла, но заснуть никак не могла: и перина была жесткая, и подушка горбатая, а главное, распирало ее с таким трудом добытое тайное знание. Рассказать кому-то, поделиться, поохать. Ей понятен был сейчас брадобрей царя Мидаса [37] Брадобрей царя Мидаса – Фригийский царь Мидас был судьей на музыкальном состязании между Аполлоном и Паном и отдал предпочтение последнему. Разгневанный Аполлон наделил Мидаса ослиными ушами. Царь скрыл их под прической. Тайна ослиных ушей была известна только брадобрею Мидаса. Эта тайна распирала несчастного, но он не смел ни с кем поделиться ею из опасения быть убитым. Однажды брадобрей не выдержал, выкопал в земле ямку и шепнул в нее: «У Мидаса ослиные уши». Из ямки вырос тростник и сообщил о тайне Мидаса всему миру. , который не мог хранить тайну и выболтал ее тростнику.