Дженнифер Л. Арментроут - Божество (ЛП)

Маркус внезапно встал.

– Я полагаю, мы закончили. Мы все можем согласиться с тем, что на данный момент никаких решений не требуется.

Притихший Люциан согласно кивнул.

Дискуссия закончилась, и я получила временную передышку. Сейчас я не уеду из Ковенанта, но я не могла стряхнуть страх поселившийся у меня в животе, что, в конечном счете, это будет не мое решение.

Глава 5

На следующее утро я проспала и пропустила первые два урока. В этом даже был какой-то плюс, потому что мне не нужно было встречаться с Оливией после того, как я пыталась задушить её днем ранее, но истощение с предыдущего вечера никак меня не отпускало. Я провела дневной перерыв перед дневными занятиями, споря с Сетом.

– В чем проблема? – он оттолкнул свое кресло.

– Я тебе уже говорила, – я обвела взглядом полупустую общую комнату.Это было лучше, чем есть в кафетерии, где все на нас пялились. – Я знаю, что ты был в курсе планов Люциана поместить меня в программу защиты Аполлиона.

Сет простонал:

– Ладно. Хорошо. Возможно, он упоминал об этом. И что? Это умная мысль.

– Это не умная мысль, Сет. Мне нужно окончить школу, а не играть в прятки, – я посмотрела на свой едва тронутый сендвич. Мой желудок перевернулся. – Я не собираюсь убегать.

Он откинулся назад в кресле, заложив руки за голову.

– Люциан действует в твоих интересах.

– О, боги. Не начинай опять с этой ерундой про Люциана. Ты не знаешь его так хорошо, как я.

– Люди меняются, Алекс. Может быть он был мерзавцем до этого, но он изменился.

Я взглянула на него, и внезапно я даже перестала понимать, почему я спорю. Мои плечи поникли.

– В чем смысл?

Сет нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – я играла с соломинкой.

Он наклонился вперед, подталкивая мою тарелку:

– Тебе нужно еще поесть.

– Спасибо, Папочка, – оборвала его я.

Он поднял руки и отстранился:

– Остынь, зайчик-обнимашка.

– Все это из-за тебя.

Сет фыркнул:

– Почему это моя вина?

Я бросила на него злобный взгляд:

– Никто не хочет убивать тебя, но ты тот, у кого есть возможность стереть с лица земли всех Олимпийцев. Но все говорят "давайте убьем того, кто ничего не делает!" А ты просто можешь раствориться в закате после моей смерти.

Его губы снова изогнулись:

– Я бы не ушел после твоей смерти. Мне было бы грустно.

– Тебе было бы грустно, потому что ты уже не стал бы Убийцей Богов, – я взяла свой сендвич и медленно его перевернула. – Оливия меня ненавидит.

– Алекс...

– Что? – я подняла глаза. – Да, потому что я позволила Калебу умереть.

Его глаза сузились.

– Ты не позволяла Калебу умереть, Алекс.

Я вздохнула, борясь с внезапным желанием заплакать. Это точно, сегодня я была морально раздавлена.

– Я знаю. Мне её не хватает.

– Ты хотя бы пыталась поговорить с ней? – его глаза расширились под моим взглядом. Он показал на сендвич. – Ешь.

Я неохотно откусила большой кусок.

Сет изогнул бровь, наблюдая за мной.

– Голодная?

Я проглотила. Еда тяжелым комом опустилась в мой желудок.

– Нет.

В течение нескольких минут мы не разговаривали. Вопреки желанию, я перевернула левую руку и посмотрела туда, где мягко светилась руна в виде скобки.

– Ты... ты сделал это специально?

– Что? Руну? – он взял мою руку и держал её ладонью наверх. – Нет, я сделал это не специально. Я тебе уже говорил это.

– Я не знаю. Ты выглядел так, как будто действительно сильно концентрировался, когда это случилось.

– Я концентрировался на твоих эмоциях, – Сет провел большим пальцем над знаком, почти касаясь его. – Тебе это не нравится, да?

Нет, – прошептала я. Еще одна руна значила еще один шаг к тому, чтобы стать кем-то – чем-то другим.

– Это естественно, Алекс.

– Это не кажется естественным, – мои глаза метнулись к нему. – Что она значит?

– Сила богов, – ответил он, удивив меня. – Другая значит храбрость души.

– Храбрость души? – рассмеялась я. – Это бессмыслица.

Его рука скользнула к моему запястью, большой палец лежал у меня на пульсе.

– Это первые знаки, которые получает Аполлион.

Мое запястье казалось таким маленьким в его руке, даже хрупким.

– Твои тоже появились раньше времени?

– Нет,

Я вздохнула:

– Что произошло... между нами вчера вечером?

На его губах играла озорная улыбка.

– Ну, большинство называют это "целоваться".

– Это не то, что я имела в виду, – я выдернула руку и потерла ладонь о кромку стола. – Я чувствовала это – энергия, или как ты это называешь – уходила из меня в тебя.

– Тебе было больно?

Я покачала головой:

– Это было в некотором роде даже приятно.

Его ноздри затрепетали, как если бы он чувствовал запах, который ему нравился. Потом, без всякого предупреждения, он перегнулся через стол, обхватил мои щеки ладонями и поднес свои губы к моим. Поцелуй был мягким, дразнящим, и я чувствовала себя на самом деле странно. Поцелуи прошлой ночью не в счет – или, по меньшей мере, я убедила себя в этом. Итак, это был первый настоящий поцелуй после Катскиллс, и он происходил на публике. И я все еще держала в правой руке сендвич. Поэтому да, это было ненормально.

Сет отстранился, улыбаясь:

– Я думаю, в таком случае нам нужно делать это чаще.

Мои щеки горели, потому что я знала, что люди пялились.

– Целоваться?

Он рассмеялся:

– Я целиком и полностью за то, чтобы больше целоваться, но я имел в виду то, что произошло прошло ночью.

Гнев взялся из ниоткуда и овладел мной.

– Почему? Ты что-то почувствовал?

Одна бровь поднялась:

– Ох, я кое-что почувствовал.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Я имела в виду, когда ты держал меня за левую руку и появился знак. Ты что-нибудь почувствовал?

– Ничего, что бы ты хотела услышать.

– Боги, – я сжала сендвич. Капли майонеза разлетелись с пластиковой тарелки. – Я даже не знаю почему с я с тобой разговариваю.

Сет медленно выдохнул:

– У тебя ПМС или что? Потому что твои перемены настроения меня убивают.

Какое-то время я смотрела на него, думая, надо же, он действительно это сказал? И потом я отвела руку назад и запустила сендвич через стол. Он ударился об его грудь с удовлетворительным "шлеп", но именно выражение его лица, когда он вскочил с кресла, почти заставило меня улыбнуться. Смесь недоверия и ужаса отражалась на его лице, когда он смахивал с рубашки и брюк куски латука и ветчины.

В комнате было всего несколько человек, в основном младшие полукровки. Все они смотрели огромными глазами.

Бросаться сендвичами в Аполлиона – это не то, что часто делают на публике. Я ничего не смогла с собой поделать, я рассмеялась.

Голова Сета вскинулась. Его глаза были раскаленной злобной охрой.