Оливия Голдсмит - Леди в наручниках

Я только фыркнула:

— Запросто! Ребенок же не разговаривает, а мы можем сказать, что она кашляла ночью, или что у нее была температура, или понос.

Тереза покачала головой.

— Ну, не знаю… — протянула она.

— Тереза, — сердито сказала я, — мы должны хотя бы попытаться. Девочка еще совсем крошечная, ей нужна мать. Это преступление — разлучать их. Мы это знаем, и Гвен это знает. Так что пошли!

Мы вызвали Маубри и сказали, что готовы. Она выпустила нас из блока, и мы медленно пошли по коридору. Зуки плакала не переставая.

— Хватит, — сказала я ей. — Ты должна вести себя так, словно ни о чем не догадываешься. Лучше подумай, что ты скажешь о болезни Кристины.

Но Зуки только хлюпала носом. Вслед за ней заплакала Кристина, да и у Терезы глаза были на мокром месте. Такими вот несчастными мы и вошли в кабинет Гвен. Вошли и остановились в удивлении. Наша начальница сияла от удовольствия. Она сразу же радостно кинулась к Кристине и защебетала:

— Как тут наша крошечка?

Может, она радовалась, что хотя бы девочка выйдет на свободу?

Наконец Хардинг уселась на свое место.

— У меня для вас новость, — заявила она. — Очень важная и очень хорошая.

Мы замерли в ожидании.

— Наша подруга Дженнифер Спенсер снова совершила чудо. Она добилась для вас полного помилования, для всех троих.

У меня на душе стало тяжело, как никогда. Ну вот, теперь Зуки, Кристина и Тереза выйдут на свободу, а я останусь здесь навсегда. Но Гвен улыбалась мне, хотя в глазах у нее стояли слезы. Это были слезы радости.

— Для тебя тоже, Мовита, — сказала она, словно читая мои мысли. — Ты свободна и можешь ехать домой.

Даже когда меня приговорили к пожизненному заключению, я не чувствовала себя такой беспомощной. Я понимала каждое слово в отдельности, но не могла усвоить, что значит эта фраза. Наконец до меня дошло. Я свободна и могу ехать домой. Но я не поверила Хардинг.

— Гвен, — прошептала я, — не надо меня обманывать.

— Это правда, Мовита!

На душе сразу стало светло, но я тут же опять испугалась. Я боялась, что в который раз вижу сон и скоро проснусь. Где-то плакала Зуки, что-то говорила Тереза. Они обнимались, кто-то трогал меня за плечо, но я была далеко.

— Боже, как же ей это удалось? Она просто святая! Я должна была сидеть еще два года… — радовалась Тереза.

Зуки качала Кристину и пела:

— Мы идем домой, детка. Мы идем домой.

А Хардинг взахлеб рассказывала о том, чего добилась Дженнифер.

— Она получила для вас полное помилование. Это значит, что вы сможете общаться на свободе сколько захотите. И вы не будете находиться под наблюдением, и вам не нужно будет отчитываться за свое поведение. А теперь идите, соберите свои вещи и возвращайтесь в контору.

Тут я испугалась по-настоящему, а Зуки спросила:

— Значит, нас отпустят прямо сейчас?

Хардинг засмеялась:

— Вы больше не заключенные и не имеете права находиться на территории тюрьмы.

После этих слов у меня подкосились ноги, я посмотрела на подруг, но их лица расплылись у меня перед глазами.

Очнулась я на полу. Гвен держала у моего носа ватку, от которой резко и неприятно пахло. Мне помогли встать, но я плохо держалась на ногах и не могла говорить.

— Пойдем, Мовита, — сказала Тереза. — Пойдем собираться. Я тебе помогу.

Гвен обняла меня.

— Все будет хорошо, Мовита, — уговаривала она меня, как ребенка. — Не беспокойся ни о чем, все будет просто замечательно. Возьми свои вещи и возвращайся сюда.

Я молча кивнула, и мы пошли обратно в камеру. И тут я зарыдала. Как будто слезы, которые я сдерживала все эти годы, прорвали плотину и полились мощным потоком. В камере Тереза начала разбирать свое барахло, а я беспомощно опустилась на койку. Слезы кончились, но навалилась ужасная слабость. Тогда Тереза — любительница давать советы — сказала:

— Возьми только то, что хочешь, а остальное не трогай — оставь, где лежит.

На этот раз совет оказался полезным. Я сняла со стены фотографии моих девочек, взяла их письма и рисунки. Больше мне ничего не хотелось.

— А куда же мы поедем отсюда? — растерянно спросила я Терезу.

— Хороший вопрос, но я тоже этого не знаю, — ответила она. — И на чем мы поедем?.. Слушай, я думаю, что Хардинг нам поможет. Мы получим деньги: остаток от магазинного фонда, наш заработок и сто долларов от штата. А если мы продадим наши акции, мы вообще разбогатеем! Не забывай об этом — мы состоятельные дамы.

— Но на то, чтобы продать акции, потребуется время. Я сама себя не узнавала — так я была растеряна.

— Ну что ты нервничаешь? Ведь Хардинг знает, что мы не можем просто взять и уйти отсюда на своих двоих.

Тереза могла не волноваться: у нее были сестры, большая дружная семья, а у меня только мои девочки — но они далеко отсюда.

Тереза посмотрела на вещи, которые я собрала.

— А ты не хочешь взять что-нибудь из одежды? Потом ты все купишь, но пока и это может пригодиться — надо же что-то носить.

Я посмотрела на тюремную робу, которую моделировала с такой любовью, и сказала себе: «Нет. Я это больше никогда не надену». Я взяла зубную щетку, пасту, полотенце и была полностью готова. Мы пошли к Зуки, чтобы помочь ей собрать вещи Кристины.

Я решила, что не буду ни с кем прощаться. Они оставались здесь, за решеткой, а мы выходили на свободу. Им будет больно видеть это. Наконец Райан отвел нас в контору Хардинг. У меня тряслись руки — я ждала, что она скажет: «С первым апреля» или что-то в этом роде, но она сказала:

— Идемте со мной. Я вас провожу.

И мы пошли за ней, как будто были обычными посетителями и наше время закончилось.

— Но куда же мы поедем? — задала Зуки вопрос, который мучил нас всех. — Я могу поехать к Роджеру, но ведь Мовита…

Я понимала, что ей жаль меня. Ненавижу, когда меня жалеют.

— Ни один дом в Америке не откроет мне двери, — сказала я.

— Не думаю, что вам надо об этом беспокоиться, — снова заулыбалась Хардинг. — Кое-кто уже ждет вас за воротами, и сначала мы все поедем обедать. А потом все устроится.

Ладно, может, я и ненормальная, но что не дура — это точно. Я прекрасно знала, что нас ждет Дженнифер Спенсер, но все равно это было потрясающе, когда мы вышли за ворота и увидели ее. Только тогда я поверила, что все это происходит на самом деле. Хотя огромный лимузин, на котором она за нами приехала, мог только присниться во сне. У него было не меньше шести окон с каждой стороны. Водитель открыл дверцы, и в небо полетели разноцветные воздушные шары.

— Свобода! — закричала Дженнифер, а я снова заревела.

Я была так ей благодарна, что не могла выговорить ни слова и молча обняла ее. И. тут из лимузина вылезла эта сучка Шер!

— Я так и знала, что ты любишь ее больше, чем меня, — заявила она нагло.