Ольга Хмельницкая - Маленькая женская хитрость

Барщевский обожал принимать горячий душ. Когда десятки мелких струек с силой ошпаривали его, он ощущал все увеличивающийся прилив бодрости во всем теле. Из-под душа он выбирался уже другим человеком, горячая вода смывала тяжелые мысли и мрачные раздумья, если таковые бывали. Сегодня раздумья были.

«Что там Наташа? Как она?» — подумал распаренный и изрядно покрасневший Александр, решив прямо сейчас, перед работой, заехать в магазин и купить девушке новый телефон и коробку конфет.

«Она мне нравится, она мне небезразлична, но я совершенно не готов жениться», — еще раз подумал Барщевский, продолжая вчерашнюю мысль и выбрасывая чудо техники, выловленное вчера в аквариуме и сиротливо лежащее в небольшой луже на подоконнике, в мусорное ведро. Потом он сварил себе кофе, достал из холодильника сыр, оливки, баночку йогурта и пакетик с мамиными котлетками. Мама Барщевского, обожавшая сына, часто передавала ему какую-нибудь домашнюю снедь, а котлетки Александр особенно любил еще с детских времен, когда он дрался за них с младшей сестрой. Завтракая, Барщевский успел позвонить и решить несколько деловых вопросов, потом оделся, сознательно выбирая одежду поскромнее, спустился на улицу и сел в длинную черную машину, приветливо мигнувшую при его появлении четырьмя круглыми фарами. Заставить себя ездить на метро Барщевский не мог, как ни пытался, поэтому машину оставлял во дворе соседнего дома, а сам шел в НИИ географии пешком. Так он поступал уже почти шесть лет.

Утром институт потрясли целых два скандала: кто-то перевернул все вверх дном в Алином кабинете, а в комнате Полканавт, Зульфии и Марьи Марковны на лиане оказался сломанным бесценный бутон. Отсутствие цветка обнаружила Зульфия, как всегда пришедшая на работу вовремя, тем более что руководство по горло загрузило ее работой по анализу селевых потоков на территории страны и оценкой соответствующего экономического ущерба. Аккуратная, точная и педантичная девушка подошла и посмотрела на место слома. Она отметила, к своему удивлению, что цветок не сорван, а аккуратно срезан.

«Что за глупости… Или Полканавт сама его срезала? Вряд ли, я же вчера вроде позже всех ушла из комнаты и дверь закрыла», — размышляла Зульфия, теребя прядь своих роскошных угольно-черных волос.

Пришла Марья Марковна, чей еще более красный, чем обычно, нос недвусмысленно свидетельствовал о бурно проведенном вечере, и с размаху шмякнула тяжелую сумку на свой стул.

— Здравствуй, Зульфия. Что это ты тут увидела?

Марья Марковна подошла вплотную к темно-коричневому старому полированному шкафу и стала изучать лиану, но не заметила ничего подозрительного.

— Засыхает, что ли? Предлагаешь полить? — проговорила она сиплым голосом, рассматривая плотные глянцевые листья. На голове у Марьи Марковны торчала зеленая вельветовая кепка, отлично подчеркивающая цвет носа, короткие темные волосы были изрядно засалены, а на ботинках виднелись следы рыжей глины. Аккуратистка Зульфия слегка отстранилась от коллеги и поправила лацканы своего безупречного пиджака.

— Вы, Марья Марковна, очевидного не замечаете, — едко сказала Зульфия и повела своими темными, аккуратно накрашенными глазами. — Вчера, когда я уходила, цветочек Полканавт цвести собирался, а сейчас на месте бутона — аккуратный срез.

Марья Марковна, наблюдательность которой стремилась к нулю, удивленно уткнулась носом в то место, где раньше был цветок.

— И что это значит? — проговорила она хриплым с перепоя голосом. — Неужто Эмма Никитична сама срезала свой цветочек… Он же вроде еще даже и не распустился?

— Эмма Никитична не могла срезать цветок, потому что я уходила последней, — отозвалась Зульфия. — А сегодня я пришла первой… как обычно. Потому что проблемой селей и лавин никто, кроме меня, не занимается. А срезанный цветочек свидетельствует о том, что в комнату кто-то заходил.

— Может, это уборщица? — проговорила Марья Марковна. — Больше некому. А уборщица — точно заходила. Сто процентов.

— Конечно, уборщица… Цветок, наверное, вечером распустился, она хотела его понюхать, а веточка оказалась хрупкой. А потом место слома она обрезала, чтобы в глаза не бросалось.

Зульфия повернулась и пошла за свой рабочий стол. Компьютер гудел, вентилятор гнал от системного блока струю холодного воздуха, которая шевелила бумажный календарь с изображением купидончика, висевший на стене. В коридоре послышались шаги: на свое рабочее место спешила редактор «Вестника географических наук» Алиса Невская. Она открыла дверь в своей кабинет, и Зульфия с Марьей Марковной услышали ее возмущенный крик. Кабинет был разгромлен.

Полканавт голосила навзрыд. Аля бродила меж раскиданных бумаг в своем кабинете. Директор института Леопольд Кириллович выглядел не менее растерянным и расстроенным, чем они. Только что он разговаривал с вахтершей Полиной Георгиевной, которая, конечно, никого и ничего не видела и не слышала, и теперь чувствовал, что добраться до истинных мотивов происшествия будет непросто, если вообще возможно. На низком широком подоконнике Алиного кабинета с комфортом расположилась Лиля Стручкова, надевшая привычную личину романтической героини, которой и дела нет до какого-то там разгрома, а тем более до дурацкого цветочка. Через стекло за Лилиной спиной было видно, как входят и выходят покупатели из супермаркета на противоположной стороне улицы. Сегодня их было больше обычного — начались предновогодние акции и распродажи. В коридоре как раз добравшийся до работы Барщевский шептался с Наташей Куницыной, работавшей в институте ответственным секретарем и ставшей новой аспиранткой Стручкова. На поясе у Наташи болтался новенький алый телефончик, очень маленький и стильный, а в руках была коробка конфет. Брови девушки были выщипаны в тонкую ниточку, отчего лицо постоянно казалось удивленным. Правда, сейчас было видно, что она скорее расстроена, чем удивлена. Коробка была распечатана, девушка выуживала из нее конфетку за конфеткой и отправляла их в рот. При виде Барщевского Алино сердце ухнуло вниз, забилось, дыхание перехватило, а ноги стали ватными.

«Саша», — только и смогла подумать она, не в силах отвести взгляда от короткой стрижки ежиком и потертых джинсов, безупречно сидящих на его крепкой, подтянутой фигуре, и от клетчатой теплой рубашки, подчеркивающей широкие плечи. И все стало Але безразлично — и разгром в кабинете, и сидящая на подоконнике Лиля, и голосящая Эмма Никитична Полканавт…

«Ну посмотри на меня, — гипнотизировала Аля, на сводя с Александра глаз. — Ну только посмотри на меня, пожалуйста».

Но Барщевский смотрел на Наташу, и заботливо держал ее за руку, и волновался, потому что она была бледной и несчастной. Аля сцепила зубы и, собрав всю свою волю в кулак, отвернулась.