Эвелин Энтони - Шаг до страсти

— Нет, — ответила Джуди. — А почему я должна его знать?

— Он в Америке почти три года. Вы же сказали, что знаете Вашингтон.

— Я знаю кое-кого, кто живет в Вашингтоне, то есть, я хочу сказать, работает там. Я ездила туда на уик-энды и останавливалась у друзей. Но в посольских кругах не бываю.

— Ничего интересного вы там не найдете, — сказал Свердлов. Он отхлебнул кофе. — Одни и те же лица. Я бы запомнил вас, если бы встретил там. Что вы делаете в Организации Объединенных Наций? Или ваша работа — тайна, о которой я ничего не должен знать? — Его кривоватая усмешка как будто издевалась над ней, но дружелюбно. Он угадал ее мысли, и Джуди покраснела.

— Я секретарь, личный помощник. Мой босс — Сэм Нильсон из Международного секретариата. В том, что я делаю, нет ничего секретного.

— Я знаю его, — заметил Свердлов. — Канадец. Директор юридического отдела. Очень умный человек. Обычно умеет доказать, что одна из сторон виновата более другой.

— Он один из самых беспристрастных людей, каких я только знаю, — быстро возразила она, встав на защиту Нильсона.

— Думаете, возможно быть беспристрастным?

— Это абсолютно необходимое условие его работы. Сэм ни за что не встанет на чью-нибудь сторону.

— Вы очень верный помощник, — сказал Свердлов. Его глаза утратили стальной блеск, он подшучивал над ней. Теперь у него было по-настоящему хорошее настроение. — Хотите русскую сигарету?

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Даю слово, она не отравлена, — сказал он. Его дружелюбный тон прозвучал для нее укоризной.

Она повела плечами:

— Если только, проснувшись, я не обнаружу, что я в Сибири...

Он перегнулся к ней и дал прикурить.

— Или пленник КГБ, — сказал он. — Если я сейчас уйду и оставлю вас в покое, обещаете за ленчем посидеть за моим столом?

— Ну... — Джуди колебалась. — Ну да, если вам так этого хочется...

— Мне будет очень приятно, — сказал Свердлов. — А теперь я поехал в Бриджтаун. Буду ждать вас у бара. — Он слегка поклонился и еще раз пожал ей руку. Она легла, подставив нос солнечным лучам, и с удовольствием вытянулась. Потом докурила крепкую на вкус сигарету. Ситуация сложилась экстраординарная. Он был первым советским русским, с которым ей довелось встретиться. Она вытащила свою книгу из пляжной сумки и раскрыла наугад: забыла отметить место, где кончила читать. Хотя, подумала она, это уже совершенно неинтересно. Военный атташе в Вашингтоне. Он наверняка знает Ричарда Патерсона. Значит, чем меньше они будут говорить о Вашингтоне, тем лучше. Теперь, когда русский ушел, она пожалела, что согласилась на ленч.

Тапочки, которые он привез, не подошли. Он уже ждал ее у бара с бумажным пакетом в руках, когда она пришла с пляжа.

— Пожалуйста, примерьте. Тогда мы сможем погулять по кораллам после ленча.

Джуди примерила один тапочек и тут же увидела, что он велик.

— Вот дурак! — воскликнул русский. — Глупо, конечно, что я решил приготовить для вас такой сюрприз. Нужно было спросить. Они совсем не годятся. Сегодня же заменю. Я очень огорчен и прошу меня простить!

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Так мило с вашей стороны заботиться обо мне... Ни за что не позволю вам ехать за ними. Я сама завтра поменяю.

Он взглянул на нее и пожал плечами, очевидно, он сердился на себя за оплошность.

— Вам нельзя отплывать далеко, — сказал он. — Там в рифах морские ежи, они совсем как сухопутные, но только ядовитые. Вам нужно приобрести тапочки.

— Если вы не прекратите, я вообще не войду в воду, — заметила Джуди. Разговор становился каким-то суетливым, а тема — слишком навязчивой, если ее не сменить, он может продолжить за ленчем.

Казалось, он читал ее мысли.

— Мне не следовало бы учить вас, — произнес он. Улыбка снова мелькнула на его губах, он дотронулся до ее руки, повернув в сторону незанятого столика у бассейна. — Сначала я угощу вас.

Официанты не торопились. Джуди уже обратила внимание на то, как непринужденно двигались здесь люди; не чувствовалось напряжения и вечной гонки, которая определяет темп американской жизни. Барбадосское безразличие ко времени ее не трогало, она спокойно ждала, пока подадут еду, кофе, ждала завтраки по утрам; ждала терпеливо и не думая раздражаться или выходить из себя. Она удивилась, увидев, что стоило человеку, сидевшему рядом с ней, поднять руку, как один из официантов сейчас же поспешил к нему.

Свердлов заказал двойное виски себе и ромовый пунш для нее. С неожиданным интересом и долей беспокойства она смотрела, как он залпом выпил свой стакан.

Появился тот же официант со вторым стаканом. Свердлов поднял его за ее здоровье.

— Я приучился к виски в Америке, — проговорил он. — Очень хороший напиток. Лучше водки.

Джуди не могла не съязвить:

— Разве это не измена?

— Государственная измена, — согласился Свердлов. — Если вы донесете нашим, меня отправят домой и расстреляют. Понравился пунш? Вы любите ром?

— Здесь нравится, — ответила она. — Совсем другой вкус. Наверное, его нужно пить при солнечном освещении.

— Да, солнце прибавляет прелести многим вещам, — заметил Свердлов.

Такого удовольствия он не получал уже много месяцев, больше, целый год. Что он говорил этой девушке, значения не имело. Он мог шутить, мог сидеть на слепящем солнце и говорить все, что придет в голову. В известных пределах, конечно. Она была хорошенькой женщиной, а сейчас, немного выпив, она выглядела уже не такой несчастной, как все то время, что он наблюдал за ней. Ее сдержанность заинтриговала его. Ей не хотелось разговаривать с ним — он заставил ее говорить, что ж, еще забавнее будет, когда она начнет делать вещи, которые не намеревалась делать. На оставшуюся часть недели он уже кое-что придумал. Экскурсия на другую сторону острова, морская рыбная ловля, ужин два вечера подряд в разных отелях: в одном делали барбекю, а в другом было кабаре.

— Какое красивое платье, — сделал он комплимент.

— Прошлогоднее. — Джуди предложила ему сигарету. Он покачал головой — предпочитает свои. — Я моментально собралась — и в аэропорт. Признаться, здесь просто чудесно. Такие милые люди.

— Приятнее, чем на других островах, — вставил Свердлов. — Вот что интересно в рабстве. Оно либо делает людей враждебными и агрессивными, либо отнимает у них силы, и тогда они становятся пассивными, легко управляемыми. Как здесь, на Барбадосе. Ямайцы совсем не такие.

— Что бы рабство делало или ни делало, это было отвратительно.

— У нас народ был в рабстве до тысяча восемьсот шестьдесят первого года, — сказал Свердлов. — Я задаю себе вопрос, как повлияло на нас крепостное право — этим должны заняться социологи. Кто-нибудь из умных американцев, которые знают много длинных слов, но ни одного ответа на свои собственные вопросы...