Мерил Сойер - Незабываемая

Грег категорически отказывался расставаться с собакой, подаренной ему отцом. Тетка твердила, что ее обязательно заберут к себе какие-нибудь добрые люди, но Грег чувствовал, когда ему лгут, — особенно если ложь исходила от тети Сис. Он уже тогда понимал, что людям подавай забавных щенков, а не дворовых уродов с седой мордой.

В тот момент ему больше всего на свете нужна была любимая собака. Конечно, ничто не смогло бы утолить боль от утраты родителей, но, если бы рядом был Маффин, если бы он спал рядом с его кроватью, ему, быть может, немного полегчало бы.

Грег стоял перед клеткой и молился. Боже, смилостивись, передай Маффина в хорошую семью, в которой есть мальчик, способный полюбить его так же, как он, — всем сердцем!

Даже теперь, по прошествии без малого тридцати лет, он не мог забыть морду Маффина, его черный нос между прутьев, проникновенный взгляд, словно говоривший: «Не бросай меня!» Маффин остался один и наверняка был усыплен. Очевидно, последняя его мысль была о предательстве Грега.

То же чувствовала сейчас эта женщина: заброшенность, безнадежность. Доджер поднял ей настроение, но ненадолго.

Перестав гладить Доджера, Лаки поднялась и окинула притихшую толпу таким уничтожающим взглядом, что люди не могли не устыдиться. У нее внезапно появилась царственная осанка, и эта молниеносная перемена застала врасплох всех, включая Грега. Но уже через несколько секунд он понял, что чувство собственного достоинства — единственное, что осталось у этой женщины.

Толпа пристыженно смотрела, как она, гордо откинув голову, подошла к своей койке и села, отвернувшись от всех. Волосы упали ей на лицо, заслонив глаза, зато обнажив выстриженный квадрат на затылке.

Грег не мог больше сдерживать негодование. Вцепившись тюремщику в глотку, он закричал:

— Прочь отсюда! Все вон!

Почему ее не оставляют в покое? У Лаки был ответ на этот вопрос: слишком велико всеобщее желание поглазеть, похихикать, поиздеваться над неполноценным существом. Расхаживая по камере, она старалась не обращать внимания на любопытных и упорно считала шаги.

Появление Доджера Лаки расценила как счастье. Наконец-то нашлось существо, пусть четвероногое, которое радо встрече с ней. Потом она сообразила: где Доджер, там и Грег.

Его голос полоснул толпу, как острое бритвенное лезвие. Тюремное помещение заполнилось поспешным шарканьем подошв. Зеваки послушно ретировались, и она молила Бога, чтобы Грег тоже ушел. Он не должен видеть ее в таком состоянии!

Последние дни Лаки не давала покоя мысль, что она не заслужила спасения. Желающих ее опознать не нашлось. Вдобавок к остальным несчастьям, ей предъявил иск владелец автомобиля. Общественный защитник, назначенный ей судом, не сомневался в обвинительном приговоре.

Лаки и так считала, что опустилась на самое дно, а тут еще Коди Бракстон сообщил, что на ней была теннисная туфля некоей погибшей женщины. Напрасно она ломала голову, придумывая достоверное оправдание; от мрачных мыслей не хотелось жить. Она помнила, как надевала туфлю в палатке Грега, зная, что она чужая. Но откуда взялась эта чертова туфля?

Фантазия подсказывала различные сценарии, но из каждого вытекало, что она замешана в каком-то преступлении. А шеф полиции был в этом свято уверен. Недаром он возобновил следствие по делу о гибели туристки.

Неужели она воровка, а то и хуже?! Лаки ничего о себе не знала и люто себя ненавидела. Самую сильную ненависть вызывало у нее собственное отражение в зеркале. Как это гадко — не помнить собственного имени! И еще гаже — когда Грег Бракстон испытывает к ней жалость.

Лаки прижималась лбом к холодному бетону, наслаждаясь тишиной. Кажется, бездельники разошлись. Она закрыла глаза и приказала себе: отдыхай! От усталости у нее тряслись ноги и руки: по ночам она не могла сомкнуть глаз от рыданий. Впервые услышав эти рыдания. Лаки несколько минут прислушивалась, пытаясь определить, кто же плачет, и лишь потом поняла, что рыдания раздаются у нее в голове.

Но как реальны были эти всхлипы! И как безнадежны! Стоило ей попробовать уснуть — и пустые коридоры ее мозга оглашались плачем: сначала тихим, потом переходящим в тоскливый вой.

Лаки вздрогнула от лязга двери. Видимо, она все-таки задремала и пробыла в забытьи до обеда. Заключенная в соседней камере называла кормежку «накачкой»: соя разбухала в желудке и застывала, как цементный монолит.

— Тебя выпускают, — сообщила надзирательница.

— Кто-то внес залог?

Лаки не помнила, как действует освобождение под залог, но защитник растолковал ей азы. Надзирательница кивнула, гладя на нее, как на закоренелого врага общества.

Казалось бы, свобода должна была породить надежду, но она все равно ни на что не надеялась. Раз родственники не соизволили вызволить ее за истекшие дни, значит, им нет до нее никакого дела. Кроме Грега Бракстона, внести за нее залог было некому. Лаки отвернулась от двери и уставилась в стену.

— Скажите ему, чтобы понапрасну не тратился. Я никуда не пойду.

— Как хочешь, — надзирательница пренебрежительно фыркнула и удалилась.

Неужели Грег не понимает, что она не заслуживает его сочувствия?

«Помни, я тебя люблю...»

— Хватит! — От отчаяния Лаки начала биться головой о стену, но потом вспомнила предостережение врача: любой удар по голове мржет еще сильнее повредить ее мозгам. — Почему мне так втемяшились в башку эти слова?!

Неделю назад они казались ей утешением. Но потом ее бросили за решетку. Она провела в заключении всего три дня, но ей казалось, что прошла вечность. Даже если кто-то когда-то ее любил, теперь этот кто-то махнул на нее рукой...

Внезапно в ее локоть ткнулось что-то холодное и влажное, заставив Лаки вздрогнуть от неожиданности. Перед ней стоял Доджер, глядя на нее умными глазами и махая хвостом. Она не могла не улыбнуться. Потом в распахнутой двери появилась могучая фигура Грега, отчего камера показалась еще теснее.

— Пошли!

Его голос звучал непреклонно, и у Лаки перехватило дыхание. Она чувствовала боль и одновременно какую-то странную невесомость. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного: сочетание безумной радости и отчаяния, сладость пополам с горечью.

Стараясь подавить рыдание. Лаки закусила губу. Несмотря ни на что, ее уже распирала надежда! До этой минуты она не представляла себе степень своего одиночества. Теперь перед ней стоял единственный человек, с которым она была кое-как знакома. Человек, необъяснимым, пугающим образом превратившийся в неотъемлемую часть ее жизни...

Грег отказывался верить в происходящее. Что на него нашло? Он внес за Лаки в качестве залога свою единственную ценность — дом!

Зачем? Чтобы она ехала сейчас с ним рядом, отвернувшись к окну и отчаянно цепляясь за дверцу? С тех пор как он вывел ее из камеры, дал какой-то нелепый халат, которым его снабдили в полиции, и усадил к себе в машину, она еще не произнесла ни одного словечка.