Ани Сетон - Гнездо дракона

— Гонки? — удивленно спросила Миранда. — Зачем?

— Доказать, что наш пароход лучше. Это доставит всем удовольствие.

Услышав этот странный ответ, она быстро взглянула на него, спрашивая себя, не смеется ли он над ней, но он очень внимательно следил за успехами догоняющего их «Экспресса». Сотрясение «Ласточки» увеличились до того, что, казалось, ее палубу сейчас разорвет, а искры из трубы превратились в настоящие языки пламени. Неожиданно гонка напугала ее.

— А это не опасно? — закричала она, когда под тонкими подошвами ее туфель палуба стала горячей.

Николас пожал плечами, не отводя глаз от преследовавшего их парохода, чей нос уже сравнялся с их кормой.

— Полагаю, опасности существуют повсюду. Она упала в кресло, вцепившись в подлокотники и уговаривая себя, что не надо быть такой трусихой. Без сомнения, здесь все наслаждались гонками. Пассажиры хлынули с носа на корму, то восторженно вскрикивая, то издавая стоны, когда вперед вырывался то один, то другой пароход. Они заключали пари на исход гонок, выкрикивая свои ставки через сотню ярдов воды, отделяющие их от «Экспресса», пассажиры и команда которого отвечали тем же.

Но скоро все закончилось. «Ласточка» первой подошла к пристани Поукипси. На их палубе раздались оглушительные аплодисменты, в то время как с побежденного судна неслись свист и проклятия.

Миранда, чувствовавшая себя пристыженной, восторженно взглянула на Николаса и удивленно заметила, что, хотя тот и не принимал участие во всеобщем ликовании пассажиров, на его лице было написано выражение явного удовольствия и триумфа. — Выражение, которое тут же исчезло, и он вернулся к своей обычной сдержанности.

На какой-то момент Миранда ощутила странное беспокойство, потому что, хотя она совершенно не понимала Николаса, она ясно видела, что его реакция на гонки была совсем иной, чем у других пассажиров. Она чувствовала, что состязание имело для него какой-то особый смысл, и что исход этого поединка представлялся для него в некотором роде воплощением его воли.

«Ласточка» чинно продвигалась вверх по реке от Поукипси, но Миранда продолжала испытывать непонятное беспокойство. Оно несло в себе нечто вроде необъяснимого предчувствия, словно азартное и бессмысленное состязание двух пароходов имело какое-то важное значение для ее будущего. Однако летний полдень был тих и спокоен, а сужающаяся в этом месте река мирно несла на своих волнах белый пароход, в то время как поросшие лесом берега становились все ближе и ближе, что казалось никаких причин для беспокойства нет. Когда западный берег багровой мощью гор Кэтсккил вознесся вверх, Миранду вновь охватил страстный восторг и она вскрикнула:

— О кузен Николас! Какие они высокие! Я и не знала, что горы такие большие!

Николас вспомнил об Альпах, где он провел незабываемое лето 1835 года, совершая турне по Европе перед своей женитьбой, и улыбнулся, но не стал лишать ее иллюзий. Вместо этого он указал на Маунтин-Хауз, чьи тринадцать белых колонн были видны на расстоянии.

— Вон там, за Маунтин-Хауз, родные места Рипа Ван Винкля, — сказал Николас. — Говорят, что в жаркий летний полдень до сих пор можно слышать, как маленькие человечки играют в кегли.

Ему ответил непонимающий взгляд Миранды.

— Разве вы не слышали о Никкебокере и «Книге эскизов»?

Она покачала головой.

— Это сочинение Вашингтона Ирвинга, замечательного писателя и моего друга, — объяснил Николас. — Без сомнения, вы с ним как-нибудь обязательно познакомитесь.

Николас вновь опустился в кресло. Разговор затронул один из самых глубоких его интересов — современную американскую литературу. Он, конечно, прекрасно разбирался и в классике, хотя его отец никогда не посылал его в колледж, по причине доступности этого вида образования почти для всех, даже для сыновей торговцев и фермеров, что совершенно не подходило для истинного аристократа. Тем не менее у него было много гувернеров, немцев и англичан, подготовивших его к культурному апогею большого турне по Европе, на которое он потратил два года.

Он успел объездить всю Англию, Францию, Испанию, Италию и Германию, пока однажды, вернувшись в Драгонвик, он не узнал, что его отец умер, а он сам стал владельцем огромного поместья.

Так что Николас знал классику превосходно, но последние пять лет в нем проснулся живой интерес к современной литературе. Этим он отличался от подавляющего большинства молодых людей своего класса, которые, подражая Европе, утверждали, что Соединенные Штаты малообразованны и ничтожны.

Николас, верный своему происхождению и воспитанный в еще меньших демократических традициях, чем какой-нибудь английский лорд, наслаждался ролью мецената, и совершенно того не осознавая, держал себя так, словно он был Лоренцо Медичи или князем Эстергази.

Ему нравилось принимать у себя в Драгонвике пишущую интеллигенцию. Он с удовольствием читал новые публикации Брайанта, Хоторна и удивительного молодого писателя по фамилии По, чувствуя к ним искреннюю признательность, в которой была лишь слабая доля покровительственности. Дело в том, что убежденность Николаса в своем превосходстве настолько вошла в его плоть и кровь, что ему даже не требовалось доказывать это другим, как то делали бы люди менее убежденные. Он был Ван Римом из поместья Драгонвик, сам устанавливающий для себя законы и не обязан отчитываться перед кем бы то ни было — ни на земле, ни на небесах.

Он вновь взглянул на Миранду, сидящую впереди и поочередно поворачивающую голову то на один, то на другой берег. Ветерок заставил зарумяниться ее белоснежную кожу, ее губы слегка приоткрылись, а маленькие груди под коричневым шерстяным лифом быстро поднимались и опускались. От нее исходила устойчивая аура женственности, а взгляд искрящихся удлиненных глаз с длинными темными ресницами усиливал это впечатление. Если не считать того, что они были совершенно невинны в осознании своей принадлежности к прекрасному полу, это были обольстительные глаза страстной женщины.

— Через полчаса мы прибудем в Драгонвик, Миранда. А этот город — Гудзон.

Миранда послушно посмотрела на небольшое скопление аккуратных домиков на берегу, но она была уже пресыщена новыми впечатлениями и про себя решила, что Ньюбург или Поукипси куда более красивы.

— Откуда это странное название Драгонвик, кузен Николас? — робко спросила она. — Пожалуйста, не сочтите меня слишком любопытной, — добавила она, боясь, что ненароком может оскорбить его.

Но Николасу всегда было приятно что-нибудь объяснить, особенно если это имело отношение к истории его семьи.

— Это довольно характерное название и является синтезом индейской легенды и голландского языка, ныне англизированного, то есть произносимого на английский манер, — добавил он, видя, что она его не понимает. — Так вот, когда мой прямой предок