Ани Сетон - Гнездо дракона

— Итак, — сказала она бодро как всегда, — со своим вечным неблагоразумием ты заявляешь, что хочешь ехать. Ты даже не спрашиваешь, смогу ли я обойтись без тебя, и похоже даже не подозреваешь, что будешь скучать по нам.

Миранда удивленно вскинула голову. Подбежав к матери, она обняла ее за худые плечи и прижалась щекой к ее темным волосам, уже тронутым сединой.

— Мамочка, дорогая, конечно я буду скучать по тебе. А это просто… это такая редкая и удивительная возможность…

Абигайль слабо улыбнулась и Миранда поняла, что позволят ей или нет ехать в Драгонвик, но о поездке Табиты не будет и речи.

Мать встала, застегнула корсаж и уложила спящего ребенка в колыбель. Затем она взяла пемзу и принялась драить разделочную доску.

— А теперь хватит болтать. Ступай и забей поскорее ту старую белую курицу. Правда, она может оказаться жестковатой, но остальные куры очень хорошо несутся, так что придется взять ее.

Она взглянула на часы, которые были ее гордостью.

— До чего мы задержались с делами. Мужчины скоро вернутся с поля, а у нас еще ничего не готово.

После завершения трапезы теплым майским вечером семья перешла из кухни в гостиную для чтения Святого писания и молитвы.

Эфраим сидел на стуле с подлокотниками во главе большого стола из вишневого дерева. Перед ним лежала открытая Библия, и он ткнул негнущимся пальцем в первую строку главы. Ни один волосок его бороды не шевельнулся, пока он ожидал от всех почтительного внимания, его глаза были суровы и полны торжественности. Собралась вся семья Уэллсов — Эфраим, его жена и пятеро старших детей, чопорно сидящих в один ряд на жестких стульях. Не было только малышки, воркующей в своей колыбели у кухонного очага.

Рядом с Абигайль сидел Том, старший из ее детей. Очень степенный и на редкость ответственный, хотя ему едва исполнилось двадцать лет — точная копия отца, которого он очень уважал.

Сет и Натаниэль, два других сына четырнадцати и двенадцати лет, бросали тоскующие взгляды на окно и гадали, будет ли потом еще достаточно светло для игры в салочки с сыновьями Рейнольдсов. Но они знали, к чему приводит ерзанье на стуле. Порка в дровяном сарае в таких случаях выучила их уму-разуму.

На другом конце рядом с Мирандой сидела Табита. Ее руки были смиренно сложены на коленях, а на круглом, веснушчатом лице застыло полагающееся обстановке выражение благочестия.

Лишь Миранда ощущала в себе почти полную невозможность сдерживать нетерпение. Она знала, что Эфраим уже прочел удивительное письмо, но знала и то, что пока не закончатся вечерние молитвы, никакие обсуждения невозможны.

С тех пор, как Миранда начала участвовать в семейных чтениях Писания, прошло уже три года. За это время Библия полностью перечитывалась уже шесть раз, и хотя Эфраим декламировал очень выразительно, подчеркивая каждую ключевую фразу, она уже давно нашла великолепный способ, как ей избежать всего этого, погружаясь в собственные мысли и отвлекаясь от них лишь для того, чтобы сказать вместе со всеми «Аминь» в конце каждой главы.

Но сейчас против собственной воли она тонула в море великой поэзии и образности. Иногда определенные фразы смешивались в ее сознании с дневными грезами, вызывая внутри нее восхитительный взрыв чувств. И все это случилось несмотря на — а возможно как раз вследствие — ее одержимости идеей поездки в Драгонвик.

Эфраим читал двадцать шестую главу из книги пророка Иезекииля, и ее внимание было захвачено стихами, которые ничего не значили для нее сами по себе, но имели способность открывать перед ней словно сквозь волшебное зеркало блеск далекой, зачарованной страны.

— И сойдут все князья моря с престолов своих и сложат с себя мантии свои… облекутся в трепет, — размеренно читал Эфраим. Смысла в этом было немного, — думала Миранда, — но звучит все очень красиво. Потом Эфраим понизил голос и заговорил угрожающим тоном:

— … как погиб ты, населенный мореходами, город знаменитый, который был силен на море, сам и жители его, наводившие страх на всех обитателей его!

— Узорчатые полотна из Египта… голубого и пурпурного цвета ткани с островов Элисы, — читал Эфраим, перейдя к следующей главе, — за товары твои они платили карбункулами… и кораллами и рубинами.

Миранда почувствовала, как ее охватывает тоска. Она видела, как раскладываются перед ней на мраморном дворе великолепные ткани из Египта, драгоценные камни и золото. Она взглянула на родителей, на бесстрастные лица братьев и сестры. Как они могут слушать все это с таким безразличием! Ведь даже Библия признает, что мир полон тайн, красоты и великолепия. Как же они могут жить среди кухонных забот, вони хлева и птичьего двора, где весь смысл бытия заключен, в мешке «картошки и корзине мелкого лука?

Услышав шевеление, Миранда обнаружила себя вместе с семьей опустившейся на колени, а отец, закрыв Библию, уже начал читать молитву.

Он всегда говорил с богом так, словно являлся старшим членом преподавательского состава какого-нибудь, факультета, отчитывающегося в успехах перед своим директором. Он отмечал провинности всех членов семейства, не забывая иногда и себя. Временами он хвалил кого-нибудь, (как правило это была Табита), и всегда заканчивал молитву довольно самоуверенной просьбой о попечений. Но на этот раз он неожиданно добавил следующую фразу:

— Ныне, о Господи, — говорил Эфраим, — передо мной предстало озадачившее меня дело. Избавь нас, молим мы, от подводных камней безрассудства и жажды роскоши. — Здесь он быстро взглянул на Миранду. —И избавь нас от греха высокомерия и гордыни, — на этот раз суровый взгляд Эфраима впился в лицо жены.

Теперь Миранда ясно поняла положение дел. Ее отец горячо не одобрял полученное письмо. Ее охватило разочарование, и последние слова Эфраима отнюдь не утешили ее.

— Тем не менее, Господи, каково бы не было Твое решение, мы, слуги Твои, сделаем все, что в наших силах. Благослови и защити нас в течение ночи. Аминь.

Бог, похоже, всегда соглашался с отцом и при таком раскладе сил было невозможно надеяться на что-то иное.

Но я не собираюсь сдаваться, — страстно думала Миранда. С того момента как она увидела это письмо, приглашение кузена Николаса превратилось из простого желания в одержимость. Никогда в жизни она не желала ничего так сильно. Таинственное слово «Драгонвик» пленило ее. Она так часто повторяла его вновь и вновь, что ей стало казаться, будто оно манит и притягивает ее.

Эфраим встал, и она слегка воспрянула духом, так как, по всей видимости, хоть какое-то обсуждение письма все же предстояло. Обычно после окончания вечерней молитвы ее отец шел прямо к своему черному столу из вишни, где тщательно, пункт за пунктом, вписывал в кожаную амбарную книгу сколько бушелей картофеля на северном поле, сколько у них капусты или гороха, каковы сейчас плата за провоз и цены в Нью-Йорке. Он подсчитывал каждый пенни до тех пор, пока у него не начинали болеть глаза. Его дальнозоркость не выносила подобной работы.