Лиза Джексон - Блудная дочь

На обратном пути к аптеке Шелби вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась – и увидела в дальнем конце улицы потрепанный пикап. Мужчина загружал в кузов мешок сена, а сам не отрывал от Шелби глаз, скрытых за темными очками.

Могла ли она его не узнать? Дыхание ее на миг пресеклось, и сердце наполнилось едкой горечью воспоминаний.

Нейв. Невада Смит.

Он не потрудился даже улыбнуться – просто бросил в кузов свой груз и направился к ней легким, бесшумным, обманчиво неторопливым шагом, так хорошо памятным Шелби. Ношеные, выцветшие на солнце «ливайсы», футболка, когда-то зеленая, а теперь выгоревшая до неопределенного оттенка, пыльные ковбойские сапоги, блестящие от пота черные волосы. Все как тогда.

– Шелби Коул! – насмешливо протянул он, скользнув по ней цепким взглядом. – Так-так... Слышал о твоем приезде.

– Вот как?

«Это еще что за ерунда? Почему так колотится сердце? Все кончено, слышишь, кончено и забыто! Этот потрепанный жизнью ковбой для тебя никто!»

– Новости в нашем городе быстро распространяются. Особенно дурные.

Он непринужденно прислонился к спинке скамьи, и у Шелби вдруг снова перехватило дыхание. За десять лет она успела забыть, что Нейвом Смитом можно любоваться бесконечно, словно творением художника, – в каждом движении, в каждой позе он гибок, естествен и неотразимо сексуален.

– Это везде так.

– Да, наверное.

Сдвинув темные очки на нос, он беззастенчиво ее разглядывал. Да и сама Шелби не могла оторвать от него глаз. Все тот же упрямый подбородок, затененный трехдневной щетиной, все те же мускулистые руки, покрытые бронзовым загаром, озорная усмешка в углах рта. Смоляные волосы – наследство матери-индианки – в беспорядке падают на лоб.

Что привело тебя в наши Палестины?

Признаться? Промолчать? Солгать? Но кому же и знать правду, как не Нейву? Где-то на белом свете живет его дочь – девятилетняя девочка, о существовании которой он не подозревает, которую не может ни принять, ни отвергнуть.

С годами Шелби убедила себя, что ее дочь – дитя Нейва. Если же нет... Внутри у нее все сжалось, и Шелби поспешила отогнать мысль об этой ужасной возможности.

Мимо протарахтел универсал с настежь распахнутыми окнами. В салоне машины мамаша орала на своих отпрысков, и крикам ее вторило карканье одинокой вороны в дальнем конце улицы.

Нейв молча смотрел на Шелби. Ждал. Она откашлялась.

– Я приехала... м-м... по нескольким причинам… Что ж, теперь или никогда!

– ...и одна из них прямо касается тебя. Нам надо поговорить. У тебя найдется минутка?

– Минутка? И только?

Как ей хотелось сорвать с него эти чертовы темные очки!

– Десять минут, самое большее – двадцать.

– Почему бы не сейчас?

Долгими бессонными ночами Шелби спрашивала себя, найдет ли она в себе силы встретиться с Нейвом лицом к лицу. Открыть тайну, надежно похороненную в груди. Спрашивала – и так и не находила ответа. Но вот настал момент истины. Что ж, она не привыкла останавливаться на полпути.

– Ты прав. Почему бы и не сейчас?

– Пойдем, я угощаю. Теперь-то тебе уже можно пить, верно?

– Конечно, можно, – растянув непослушные губы в улыбке, откликнулась она.

Он кивнул в сторону салуна «Белая лошадь», и Шелби, призвав на помощь все свое мужество, двинулась за ним.

Нейв вошел первым и придержал дверь, мучительно заскрипевшую на несмазанных петлях. Вслед за ним Шелби вошла в полутемный зал, чем-то напоминающий гробницу, с черными от копоти потолочными балками. Ветхий кондиционер надсадно пыхтел и повизгивал, ведя проигрышную битву с жарой. Несколько вентиляторов над головой лениво разгоняли застоявшийся теплый воздух. Стук бильярдных шаров из дальнего угла перекрывал жестяное звяканье музыкального автомата. Звенели кубики льда в стаканах, и воздух наполнял ядреный дух табачного дыма и крепкой выпивки.

Шелби подошла к стойке, кожей ощущая любопытные взгляды посетителей.

Тебе пива? – спросил Нейв.

Угу.

«Как будто важно, что они будут пить», – подумала она, убирая в карман сумки солнечные очки.

Нейв подошел к стойке и щелкнул пальцами. Из ниоткуда вынырнула барменша – сухопарая женщина с вытравленными перекисью волосами, неряшливо наложенной помадой и острым любопытным взглядом.

– Два пива, Люси.

– Сейчас! – пропела она.

Нейв сел на табурет напротив Шелби и положил на стол темные очки. Она заметила, что у него разные зрачки, один больше другого – и вспомнила, что Нейв повредил глаз в давней схватке с Россом Маккаллумом.

– Сейчас принесут, – сказал он. – Так в чем же дело, Шелби? Что тебе понадобилось в наших краях?

Шелби тревожно оглянулась через плечо. Больше тянуть нельзя. Надо собраться с духом – и покончить с обманом десятилетней давности.

– Десять лет назад я кое-что от тебя скрыла, – заговорила она – и осеклась, заметив, как мгновенно вздулись жилы у него на шее при напоминании о прошлом. – Кое-что... очень важное.

– И что же?

Подошла Люси, положила на стол пару бумажных салфеток с картой Техаса, поставила две длинногорлые бутылки и пару стаканов, затем, словно вспомнив в последний момент, вернулась с полдороги и бросила на исцарапанную стойку закуску – пакетик арахиса в скорлупе.

– Еще что-нибудь? – поинтересовалась она.

– Да нет, вряд ли, – ответил Нейв.

– Если что, вы только скажите!

– Непременно. – Нейв наполнил свой стакан и снова впился взглядом в Шелби: – Продолжай.

Ледяной холод сжал ее сердце.

– У нас... – полушепотом произнесла она, – у нас с тобой... был ребенок. Дочь.

«Ну вот и все. Слово сказано».

Широкая ладонь Нейва застыла в воздухе, глаза сощурились, словно он смотрел сквозь прицел.

– Что?! – хрипло выдохнул он.

– Это правда.

Наступило молчание – тяжелое, оглушительное.

– И ты ничего мне не сказала? – едва шевеля губами, произнес он наконец. Глаза его потемнели, словно небо перед грозой; на враз осунувшемся лице резко обрисовались высокие скулы.

– Не сказала.

– Где она?

– Не знаю.

– Не знаешь?! – рявкнул он, но тут же, спохватившись, понизил голос до шепота: – Как так не знаешь, черт побери?

– Я... я верила, что она умерла сразу после рождения, – пробормотала Шелби, чувствуя, как стремительно покидают ее последние силы.

– Что значит «ты верила»? А сама-то ты где была в это время?

Слова Нейва звучали горькой насмешкой. Он молчаливо обвинял ее во лжи – и Шелби его понимала.

– Роды были очень тяжелыми, – принялась объяснять она, сама понимая, как жалко звучат ее оправдания. – Мне давали какие-то лекарства. Я почти не осознавала, что происходит вокруг. А потом, когда пришла в себя, все вокруг твердили, что малышка умерла и я поверила. Но теперь думаю, что меня обманули. Ее отняли у меня. И где она теперь – не знаю. Должно быть, ее кто-то удочерил.