Алексей Калинин - Ответочка [СИ]

— Что-то не так? — прошептала Минори. — Я сделала тебе больно?

— Нет, дело не в тебе. Ты великолепна, потрясающа, но у меня есть Кацуми, — ответил Дженшин, засовывая каменное хозяйство обратно в ширинку.

— Но её же нет сейчас. Неужели так всё сложно?

— Она вернется и я… Пойми, я не могу так.

Минори посмотрела на него долгим взглядом, потом отвернулась от Дженшина и спрятала лицо в ладонях. Худенькие плечи затряслись, и всхлипы начали составлять дуэтную партию Луи Армстронгу. Дженшин провел рукой по спине, но она лишь дернула плечом, сбрасывая его руку.

— Уходи-и, — донеслось сквозь рыдания. — Ухо-оди.

Дженшин поднялся. Он ещё секунд десять стоял возле обнаженной женщины, которая сотрясалась в плаче. Он не знал, что ему делать — как утешить Минори? Погладил по голове, но женщина снова отстранилась.

— Прости меня, Минори… Я сейчас уйду. Я не должен был приходить вообще.

Слова казались такими дурацкими и фальшивыми, что он замолчал.

— Я-а… Я хотела всего лишь кусо-очек счастья. Ты мне понравился и… и я не смогла совладать с собой. Ду-думаешь легко найти время для личной жи-жизни? — Минори взглянула на Дженшина заплаканными глазами. — У меня уже полгода ни-никого не было и ты… — женщина вновь уткнулась в ладони.

Дженшин помялся ещё полминуты. Тягостное молчание затягивалось.

— Прости, — прошептал он и направился к выходу.

Третью неделю вряд ли можно назвать ужасной. Мужчина, который известен двум женщинам в бетонной коробке как «король», стал появляться раз в день. Он приходил, молча клал пакет с пищей на стол, потом приносил таз с водой и мыл пленниц.

Кацуми уже привыкла, что он в одно и тоже время звенит ключами в замке. Она каждый раз с замиранием сердца ждала, что король снова потащит её в комнату с экранами вместо стен и там в очередной раз сотворит одну из сцен. Но Кэтсу Исикава не делал этого. Он два раза брал с собой Азуми, и под голос чтеца всегда раздавались крики.

Каждый раз Кацуми испытывала облегчение от того, что сегодня не она и сердце сжималось, когда мужчина приносил Азуми обратно.

Её соседка всё больше сходила с ума. Она почти не спала, бормотание перерастало в визг и это зачастую происходило в тот момент, когда Кацуми ненадолго засыпала. В такие моменты миссис Ямамото словно подбрасывало на кровати, и она ещё минут пять старалась унять бешено стучащее сердце.

Однако, Азуми не лезла драться. Она посматривала на Кацуми с тем самым прищуром Братца Лиса, но не ругалась и не оскорбляла соседку.

Всё чаще и чаще Азуми бормотала о черничном пироге и о том, какой он вкусный, почти как скипетр короля, только с сахаром. Кацуми старалась не разговаривать с соседкой. Она подходила к столу тогда, когда Азуми забирала свою часть и прихватывала часть Кацуми. Пусть ест, решила Ямамото, зато без скандалов.

Постоянный страх перед очередным изнасилованием выматывал нервы не хуже бормочущей Азуми. Стресс — бич двадцать первого века, хлестал Кацуми изо дня в день и заставлял вздрагивать от каждого шороха. Она пыталась написать что-либо про короля, но каждый раз он забраковывал её текст.

Ему не нравилось, что она писала о короле, как о добром человеке, не нравилось, что она писала, как о злом. Не нравилось, что она делала его справедливым или подлецом. Он едва не разнес ноутбук в дребезги, когда услышал, что король милосерден. Недовольно прорычал, когда услышал, что Кацуми назвала его свирепым.

Порой, миссис Ямамото даже завидовала Азуми — её он просто трахал и не требовал никаких творческих изысканий.

От отчаяния Кацуми начала писать новую историю. Для себя. Также, как начала писать, когда счета за дом, газ, электричество ввергали её в пучину ненависти к себе, к малозарабатывающему мужу, к правительству, которое своими бюрократическими преградами не давало домохозяйкам никакой подработки, кроме официанток и посудомоек.

В то время она начала писать о любви. Писала неумело, через раз ошибалась, злилась на себя, но продолжала. Книги по писательскому мастерству помогали в какой-то мере, однако, больше всего помогали другие книги — те самые, которые продавались с первых полок, сверкали глянцевыми обложками и расходились многомиллионными тиражами.

На этих обложках мускулистые молодые люди страстно обнимали прекрасных женщин, а те заглядывали в глаза с такой собачьей преданностью, что Кацуми хотелось просто взять и встряхнуть их.

В такие моменты хотелось крикнуть: «Женщины! Вы же равноправные партнеры! Зачем вы готовы бежать за мускулистым мудаком на край света? Ведь в конце книги он вас добьется, а дальше что? А дальше он может разориться, сломаться и лежать на диване в заляпанных кетчупом трусах, со свешивающимся на плед пузом. Вы ради этого готовы бросить всё?»

Вот тогда-то разозлившись на всю женскую половину человечества, она и написала свой первый роман о любви насильника к жертве и об ответном чувстве…

Интернет дает возможность любому человеку вынести свое творчество на суд людей. С Амазона её заметили, посыпались предложения о сотрудничестве, но лучше всех расстаралась Сэкико Накамура. С ней-то миссис Ямамото и заключила контракт.

Книги Кацуми поднялись на верхушки рейтингов. Скандалы вокруг них разгорались, как угли в кузнице под напором воздуха.

Скандалы всегда привлекают внимание, потому то книги Кацуми начали разлетаться быстрее, чем свежие пирожки суровой зимой. Гонорары посыпались золотым дождем, и она уже не считала — сколько завтра ей нужно будет заплатить за дом, за газ и за электричество. Два предложения экранизации оказались отвергнутыми Сэкико, она пояснила, что суммы за сценарий просто смехотворны.

О том, что Кацуми сама может попасть под роли своих жертв, она не думала. Она всего лишь писала развлекательную литературу. Она всего лишь зарабатывала деньги…

Сейчас же она начала писать сказку о похищенной принцессе, которая сопротивляется похитителю и строит козни в ответ. Сквозь темноту и беспросветность последующей жизни Кацуми старалась светить фонариком юмора.

Юмор выходил печальным, но это был единственный выход эмоциям, которые накатывали с каждым посещением короля. Тревога росла по мере того, как он всё чаще и чаще останавливал на ней взгляд, когда велел заткнуться и написать его как надо.

Как надо?

Он не говорил…

Азуми же становилась всё более безрадостной. Она не хотела вставать по утрам, застывала в одной позе на кровати, и Кацуми приходилось вглядываться в колебания одеяла, чтобы удостовериться в том, что она дышит. Лишь по вечерам появлялась некоторая активность, когда король приносил еду, и соседка вставала за своей порцией. Тогда можно было с ней поговорить, в такие минуты наступало временное просветление сознания.