К. Пакат - Kings Rising // Восхождение Королей

Йорд сказал:

— Ты трус, ты оставил его на…

Слова резко оборвались, когда Никандрос схватил его и ударил спиной о бок повозки.

— Ты не смеешь так говорить с нашим Королем.

— Оставь его, — слова тяжело сорвались с губ Дэмиена. — Оставь его. Он верен. Ты бы отреагировал так же, если бы Лорен вернулся один.

Дэмиен осознал, что вмешался физически, оттаскивая Никандроса на два шага назад и вставая между ними.

Освобожденный от хватки Никандроса, Йорд переводил дыхание.

— Он бы не вернулся один. Если ты так думаешь, то ты его не знаешь.

Дэмиен почувствовал поддерживающую руку Никандроса на своем плече, хотя Никандрос обращался к Йорду:

— Перестань, разве ты не видишь, что он…

— Что с ним будет? — требовательно спросил Йорд.

— Его убьют, — ответил Дэмиен. — Будет суд. Его объявят предателем. Его имя смешают с грязью. Когда все это закончится, они его убьют.

Это была правда без прикрас. Это произойдет здесь, на публике. В Айосе отрубленные головы выставлялись на деревянных пиках вдоль пути предателя.

Никандрос заговорил:

— Нам нельзя здесь оставаться, Дамианис. Нам нужно…

— Нет, — перебил Дэмиен.

Он прижал ладонь ко лбу. Его мысли беспомощно путались. Он вспомнил, как Лорен однажды сказал: «Я не могу думать.»

Что бы сделал Лорен? Он знал, что бы сделал Лорен. Глупый, безумный Лорен пожертвовал собой. Он использовал последний способ воздействия, которым обладал: свою жизнь. Но для Регента жизнь Дэмиена не представляла никакой ценности.

Он ощутил границы собственной сущности, и это очень быстро переросло в ярость и необходимость — загнанную в тупик обстоятельствами — стать причиной смерти Регента. Все, чего он хотел — это взять свой меч и прорубить себе путь в Айос. Его тело казалось отяжелевшим и неповоротливым, пульсирующим одной единственной мыслью, пытающейся вырваться наружу. Дэмиен зажмурил глаза.

— Он думает, что он один, — сказал Дэмиен.

С подступившей тошнотой он сказал себе, что это не будет быстро. Суд потребует времени. Регент растянет представление. Регенту нравились публичные унижения вкупе с личными нападками, когда его реальность подкреплялась всеми его сторонниками. Смерть Лорена, одобренная Советом, восстановит прежние личные порядки Регента, и все встанет на свои места.

Это не будет быстро. Еще есть время. Должно быть время. Если бы он только мог подумать. Он чувствовал себя как человек, стоящий снаружи высоких ворот города и не имеющий возможности попасть внутрь.

— Дамианис. Послушай меня. Если его отвели во дворец, то он пропал. Ты не сможешь пробиться туда в одиночку. Даже если сможешь попасть за стены, ты никогда уже не выйдешь оттуда. Каждый солдат в Айосе предан либо Кастору, либо Регенту.

Смысл слов Никандроса болезненно и тяжело открылся ему, как может открыться лишь правда.

— Ты прав, я не смогу пробиться туда.

С самого начала Дэмиен был инструментом, оружием, которое должно было использоваться против Лорена. Регент использовал его, чтобы причинять боль, нарушать, подрывать контроль Лорена; и в итоге уничтожить его.

— Я знаю, что я должен делать.

Он приехал прохладным утром в одиночку. Оставив свою лошадь, Дэмиен прошел оставшийся путь пешком, сперва выбирая козьи тропинки, а затем аллеи с абрикосовыми и миндальными деревьями и рассеянные тени олив. Вскоре тропки стали уходить вверх, и Дэмиен начал карабкаться по низкому известняковому холму, по первым склонам, которые вели его вверх к белым утесам и городу.

Айос; белый город, построенный на высоких известняковых утесах, обломки которых обрушивались в море. Все было настолько знакомо ему, что начинала кружиться голова. На горизонте водная гладь была чисто голубой, всего на несколько оттенков темнее пронзительной голубизны неба. Дэмиен скучал по океану. Вид пенящихся вокруг скал волн и внезапное резкое призрачное ощущение их брызг на своей коже, больше чем все остальное дало ему почувствовать себя дома.

У внешних ворот он ждал сражения с предупрежденными и настороженными солдатами, высматривающими его. Но, вероятно, они высматривали Дамианиса — высокомерного молодого Короля во главе своей армии, а не одинокого путника в старом изношенном плаще, с прикрывающим лицо капюшоном и рукавами, закрывающими руки. Никто его не остановил.

Так Дэмиен прошел внутрь через первую преграду. Он выбрал северную дорогу — одинокий мужчина, петляющий через толпу. И когда он завернул за угол, то увидел дворец так, как видели его все: лишь снаружи. На нем крошечные, как пятнышки, виднелись высокие открытые окна и длинные мраморные балконы, через которые вечером прилетал морской бриз, охлаждая нагревшийся за день камень. С восточной стороны располагался длинный зал с колоннами и просторные верхние покои. С северной стороны находились Королевские покои и сады, обнесенные высокими стенами, с их пологими ступенями, извитыми дорожками и миртовыми деревьями, посаженными для его матери.

Воспоминания нахлынули внезапно: долгие дни тренировок на площадке в опилках; вечера в зале, когда его отец восседал на троне; то, как он сам ходил по этим мраморным галереям с уверенностью и беззаботностью — ненастоящий прошлый он, который проводил вечера в главном зале, смеясь с друзьями, пока рабы обслуживали его по первой прихоти.

Лающий пес перебежал ему дорогу. Женщина со свертком подмышкой натолкнулась на него, а затем закричала на южном диалекте, чтобы он смотрел, куда идет.

Дэмиен продолжал идти. Он прошел дома на окраине с их маленькими окошками в виде прямоугольников и квадратов разных размеров. Он прошел амбары и зернохранилища, где жернов, который скот тянул по кругу, вращался на дробильной платформе. Он прошел сквозь крики дюжины торговцев на площади, где все продавали рыбу, пойманную на рассвете в океане.

Он прошел по пути изменника, над которым роились мухи. Дэмиен осмотрел верхушки пик, но все головы были темноволосыми.

Группа всадников мчалась рысью. Он отступил в сторону, и они проскакали мимо организованным строем красных плащей, не оборачиваясь на него.

В город вел подъем, потому что дворец был построен на вершине, а океан раскинулся позади. Пока он поднимался, Дэмиен осознал, что никогда раньше не делал этого пешком. Когда он добрался до дворцовой площади, ощущение потерянности вновь охватило его, потому что раньше он видел площадь с другой точки: как вид, открывающийся с белого балкона, куда его отец иногда выходил, чтобы, подняв руку, обратиться к толпе.

Теперь он ступил на площадь как гость, зашедший в город через ворота. С этой позиции дворец казался безразличным миражом, а стражники походили на блестящие статуи, чьи пики основаниями упирались в землю.