Сергей Кириллов - Некомант

Хоровод выкружил меня к столу, и я, усевшись, получил тарелку с кучей еды — отборное мясо, присыпанное зеленью, специями, вместе с гарниром из тушеных овощей. Позвав девчат ближе к себе, я уже собрался отставить тарелку в сторону, когда услышал, как шумно дышит Иветт, явно сдерживая рвотные позывы. Судорожно достав из кармашка рюкзака небольшую склянку, кошечка капнула мне в тарелку немного, отчего пища на миг покрылась крохотным пламенем, открывшим ее суть — гнилое мясо чуть ли не уползало с тарелки, киша копошащимися в нем личинками, тогда как полуразложившиеся овощи было сложно разглядеть из-за тучи мошкары, облепившей смердящие остатки.

— Сам не хочешь — дай другим, — улыбаясь, одна из девиц-разносчиц выхватила у меня тарелку и отдала другому парню, который с радостью впился в гниль, роняя опарышей на столешницу и себе за шиворот. Быстро поднявшись, я осторожно проскользнул мимо танцующих и, почти выбравшись, услышал, как сразу и Кейт, и Оу злобно шипят, смотря куда-то вдаль. Волосы и шерстка на ушках у них встали дыбом, как и остальных кошечек, только Эн и Иветт сдерживали свои непроизвольные звуки, но и так было ясно, что Высшая где-то близко.

Сразу несколько разносчиц дружно улыбнулись и звонко сказали, перекрикивая треньканье лютни:

— Ах, наши дорогие гости, не все довольны сегодняшним праздником! Пожалуйста, помогите недовольным покинуть наш город… навсегда.

В этот раз ситуация складывается не слишком приятная, хотя и знакомая, когда против нас сразу толпа. Только вот «Шепот» относительно спокоен, если не брать в расчет тихие голоса, предупреждающие о присутствии Темного где-то на пределе действия радиуса — с учетом того, что я успел пройтись по центру местного сборища, зацепить противника было очень даже просто. А это означает, что противостоят нам люди — пусть одурманенные или с промытыми мозгами, но люди.

Десятки или, если брать в расчет часть тех, кто не успел отойти далеко в сторону центральной улицы и теперь возвращался, то и сотни. Улыбающиеся, ухмыляющиеся и спокойные, тихо посмеивающиеся на фоне неутихающей музыки. Словно по мановению волшебной палочки у многих в руках оказались топоры, дубинки или просто небольшие палки и камушки. Применив «Тэнэбра» форму, я быстренько кинул всем девчатам «Усиление» и вместе со спутницами очень лихо забрался на крышу ближайшего неказистого здания, прыгнув и подтянувшись на хлипкую конструкцию. Взвыв, люди подобно зомби сорвались с места и помчались к нам, помогая друг другу забраться наверх.

— На них нет прямого проклятия, ня, еще какое-то воздействие! — раздраженно бросила Эн, выцепив одну из самых шустрых девиц и вколов ей снотворное. Кейт тем временем пробежалась по краю дома, расставляя руны, а Оудетт, балансируя по краю, нещадно раздавала металлические пинки, отправляя зазевавшихся горожан в полет. Еще пара секунд — и составляющие нашу убогую возвышенность стенки оказались покрыты льдом, охладив пыл нападающих, так что оставшиеся принялись строить какие-то совсем уж немыслимые акробатические живые лестницы, пытаясь добраться до нас. Все это время были слышны подзуживания, улюлюканья и смех, перемежаемые стуком от летящих камней, которые исправно останавливались дроном.

— Константин, я же могу проверить свою теорию, ня? — осторожно спросила Иветт, поменяв плащ на черный и зарядив болты запястных арбалетов.

— Конечно, а что…, — не дав мне спросить, кошечка уже выстрелила в прыжке, подгадав момент в мельтешении толпы и попав зарядом прямо в лютню хихикающего мужичка, затянувшего какую-то бодрую мелодию.

— Не стреляйте в музыканта, он играет, как умеет! — воскликнула одна из разносчиц, сплюнув на землю, когда инструмент мужичка сгорел дотла, а сам маэстро смотался так быстро, что, вероятно, побил парочку рекордов по бегу. Массовка, раззадоренная происходящим, на мгновение замерла, многие из людей вытаращили глаза, в которых не было и намека на проблески интеллекта, а затем все продолжилось по новой — горожанам хотелось развлечений уже по своей воле. Девицы в толпе то и дело подзуживали людей, обещая разнообразные призы тем, кто сможет достать нас с крыши; тогда Иветт достала свою диковинную балалайку и, проведя по струнам, извлекла из инструмента приятный слуху мотив. К мелодичным переливам добавился непонятно откуда взявшийся ритм и параллельное бренчание, за счет которого звук стал гораздо громче, а затем кошечка, задорно шевельнув ушками под шляпкой, втянула в себя побольше воздуха и звонко заурчала. Последовавшее за этим пение настолько сильно отличалось от привычного образа Иветт, что я невольно засмотрелся на представшую совсем в ином виде для меня неку.

Ее мелодичный, приятный голосок сквозил лаской и заботой, которых не было в ее обычно нарочито вежливой и даже несколько строгой манере общения; глаза из белоснежных стали обычными, и, бросив на меня радостный взгляд, кошечка начала складывать строки:

— Толпа без смысла, воли и идей — такими рулит каждый прохиндей. Скорей земля оттает до корней, когда средь стен и отблесков огней, сердечку и душе измученной моей полюбится такой убогий тип людей.

Несмотря на откровенное высмеивание безмозглой толпы, девушка искренне улыбалась, даря незнакомцам ощущение тепла и доброты, словно все вокруг были ее нерадивыми детьми: в чем-то глупыми, бестолковыми и непослушными, но все же своими, а, значит, как можно на них всерьез злиться?

— Заткнись! Заткнись, сучка! — разносчицы в едином порыве перешли на визг, метнув в нашу сторону несколько камней, ложек и гнилых продуктов, но все было благополучно заторможено силовым полем дрона. Люди вокруг, заслушавшись, просто выстраивались рядом с домом, словно пришли на концерт; былая жажда крови и злоба из-за дурмана улетучились, и теперь казалось, будто вокруг стоит просто куча вяло покачивающихся истуканов.

Подбежав к краю крыши, Иветт сыграла повторный куплет, во время которого все окружающие, как преданные фанаты, повторили ее слова, сказанные до этого, а затем, проведя по струнам, нека повернулась спиной к "зрителям" и посмотрела прямо на меня, прищурившись и покачивая хвостиком под пышной юбкой.

— Плывёт пустая вереница дней... Пока гнала по крышам голубей, трезвоном храм всех распугал чертей — есть в мире красота, что всех сильней, — подойдя еще ближе, не спуская с меня взгляда, кошечка подняла взгляд, смотря на меня из-под шляпки. — Ты лучше, чище, ты добрей. Люблю до той черты моей, что на забытой временем избе ты стал моим, наперекор судьбе, — оказавшись совсем рядом со мной, кошечка мяукнула и, резко развернувшись, слегка коснулась моей руки хвостиком, после чего вновь отошла на пару шагов.