Иоганнес АЛЛЕН - ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

– Я не хочу повторять. Лежи спокойно.

– Ну, скажи.

– Много всего, например – классная сучка. Бенни был явно разочарован.

– Всего-то. И из-за этого я рисковал руками. Через несколько минут он заснул, а я еще долго сидела рядом, промокая носовым платком капельки крови, которые выступали из его царапины на лбу. Он казался таким маленьким и жалким, что мне очень хотелось пожалеть его, приласкать и вообще заботиться о нем. Я чувствовала себя одновременно его матерью и сестрой и вспомнила Флоренс Найтингейл, которая спала только три часа в сутки, а остальное время помогала больным и одиноким. Впрочем, я была плохой сиделкой, потому что очень скоро сама задремала. Когда я через несколько часов проснулась, то даже не сразу сообразила, где я и сколько времени.

Папа встретил меня в пижаме. У его рта залегли глубокие морщины.

– Где ты была? – сразу спросил он.

– У друзей.

– Ты понимаешь, что сейчас уже четыре утра?

– Да – почти полпятого. Спокойной ночи, папа.

– Минуточку, барышня. Я еще не закончил. Он прошел со мной в комнату и сел у письменного стола, а потом вдруг спросил:

– Сигарету хочешь?

– Нет, спасибо. Я только что курила. Он тоже не стал курить и сунул пачку обратно в карман пижамы.

– Что нам делать, Хелен? – безнадежно спросил отец.

– С чем?

– С тобой. Я могу сделать одно из двух – или немедленно отправить тебя в закрытую школу или задать хорошую трепку, будто ты десятилетний ребенок.

– Мне не подходит ни то, ни другое, – холодно сказала я.

– Да, боюсь, что ты права. Мне тоже кажется, что это не принесет пользы. Так что же мне делать, Хелен?

– Не знаю, папа. А может, не надо воспринимать все так трагически?

– Ты не представляешь, на что бы я пошел, чтобы вернуть твое доверие. Может, поможешь мне. Все-таки я твой отец.

– Знаешь, мне очень жаль, что я пришла так поздно. Прости.

– Спасибо, дорогая. Я принимаю твои извинения. Но это еще не все. У меня такое чувство, что я потерял тебя, что у меня нет дочери, а только жиличка.

В его голосе было что-то такое, что я не могла посмотреть ему в глаза. Он говорил даже не со мной, а с самим собой.

– У тебя нет ко мне вообще никаких чувств? – спросил он.

– Есть, ты ошибаешься. Но что толку?

– Что толку? В том, что люди любят друг друга?

– Папа, мы говорим на разных языках. Вот и все.

– Но я хочу тебя послушать, хочу понять твой язык.

– Ну что ж. Мы гуляли с парнем, которого я люблю. Его зовут Бенни. Он защитил меня от одного негодяя, который наговорил мне гадостей. Они подрались, и я должна была помочь Бенни.

– Это правильно. Видимо, приличный молодой человек. Мне это нравится, Хелен. Я резко встала с кровати.

– Ты говоришь так, потому что хочешь понять меня, но не можешь. Если бы ты увидел его, то решил бы, что он совершенно сумасшедший. Он играет на трубе, а ты ненавидишь трубу. Он поет американский джаз, а ты ненавидишь американцев, а особенно негров. Ты как-то сам говорил об этом. Неужели ты не видишь, что все, что тебе не нравится, меня восхищает или, по крайней мере, не раздражает? И давай не будем больше об этом.

– Я уже стар, чтобы переучиваться, – ответил он. И снова мне пришлось отвести глаза. Все казалось слишком простым.

– Не сердись, папа. Но сейчас все обстоит именно так. Может, со временем что-нибудь изменится.

Он медленно встал, собрался выйти, но в последний момент остановился у двери.

– Я скажу маме, что ты пришла в половине первого.

– Спасибо, папа. Он еще помолчал.

– Значит, у нас может быть хотя бы один общий секрет?

– Да.

– Спокойной ночи, Хелен.

– Спокойной ночи.

Если бы я знала, что этот короткий разговор приобретет со временем такое значение, то я бы вела его по-другому. Я не думала о том, что выиграла раунд. На самом деле мы оба были побежденными, и я часто вспоминала спину отца, выходящего из моей комнаты. Мне стало так грустно, что я чуть не побежала за ним, но было уже поздно. Следующие несколько дней папа и мама были за едой слишком молчаливыми, а по маминым глазам я видела, что ночью она плакала. В доме царила напряженная атмосфера, и виной ее было не только мое поведение – корни происходящего лежали глубже. Что мне вскоре и пришлось узнать.

Кстати, Берти вдруг решила со мной помириться. Во время большой перемены она подошла ко мне.

– Я видела тебя в джаз-клубе, – сообщила она дружеским тоном.

– Тебе нравится музыка?

– Да, очень.

– Трубач играл потрясающе. Ты его давно знаешь?

– Нет, мы едва знакомы.

– Послушай, Хелен, – она подошла ближе. – Я собираюсь на парочку потрясающих вечеринок. Можешь пойти со мной, если хочешь. Там все по-другому, чем у Астрид и на этих детских утренниках, которые устраивают наши одноклассники. У нас есть даже свой оркестр. Ну как?

– Нет, спасибо, Берти. Я не слишком интересуюсь такими вещами.

– Ну тогда мы никогда не помиримся.

– А мы и не ссорились. Ты идешь своей дорогой. Я – своей.

– Ну как хочешь.

Она вскинула голову и отошла.

20 октября, когда я днем вышла из дома, в ящике меня ждало письмо. На нем не было марки. Я узнала на конверте руку Бенни и сразу распечатала конверт.

Дорогая Хелен.

Я хочу, чтобы, ты, прочитала это письмо спокойно. Я урод и свинья – все это мне известно, но я ничего не могу поделать со своим инстинктом. Вот что произошло. Доход моей тетки неожиданно сильно уменьшился. У нас с ней был долгий разговор, и она сказала, что не может платить за мой колледж. Конечно, я могу дождаться лета и сдать экзамены, но все кончено. Очень кстати через джаз-клуб я познакомился с ребятами, которые организовали свою группу, и их даже пригласили играть во Францию – на юг, в Ниццу и в Монте-Карло. Мне предлагают место трубача. Они уезжают сегодня, и я решил не дожидаться экзаменов. Такого шанса у меня больше не будет. И что толку заканчивать школу, если все равно не сможешь учиться дальше.

В общем., я уезжаю. Когда ты, получишь письмо, то я, может быть, уже буду в пути. Я знаю, дорогая Хелен, что ты коришь меня за то, что я не сказал тебе все сам с глаза на глаз, но я просто не решился. А вдруг ты бы устроила сцену? Ведь это испортило бы, наши отношения. Возможно, я поступаю неправильно, но я должен что-то делать. Делать что-то серьезное. Я буду страшно скучать по тебе, Хелен. Ты, чудесная, и все, что я говорил и шептал тебе, до сих пор в силе. Я напишу. Береги себя. Я скоро вернусь.

Тысяча поцелуев.

Бенни.

Я стояла в коридоре с письмом в руке и смотрела на себя в зеркало. Лицо стало мертвенно бледным. Потом я бросилась вон из дома к сараю, где стоял велосипед. «Только не несись слишком быстро, – уговаривала я себя, – иначе ты его вообще никогда не увидишь.»