Терин Рем - Призванная быть любимой

Я весь день думала, какую мне спеть песню. Уточнила у Вины какие обычно поют песни на этом торжестве. Та с хитрой улыбкой сообщила, что слова песни неважны, лишь бы пелась она от души и для выбранного мужчины. А я вспомнила песню Ларры Фабиан «Ададжио», которую с маниакальным упорством учила когда-то на вокале, хорошо, что слов никто не поймет, да я сама точно не помню о чем там речь, но судя по мелодичности точно о любви, и имя похожее, а так и ирлингу приятно и какое-то инкогнито моих недозревших чувств.

Всемером, с женщинами деревни, мы надели белые хламиды, чем-то похожие на мое местное «свадебное» платье, и направились к разрушенном храму.

К моему удивлению храм был абсолютно целым, и очень похожим на памятный Храм облаков. Те же белые анфилады и арки, беседки сверкали чистотой и ухоженностью. Даже сад был идеально ухоженным. Спросить у женщин, почему храм разрушен, сейчас, я не решилась.

Вот мы зашли в знакомую беседку, так же оплетенную цветущим лиррионом, но белый камень в ней, был разбит надвое, а на нем, по кругу лежали небольшие пучки блестящих пушистых перышек, перетянутые длинными черными шнурками и разноцветные прозрачные бусинки. Как и потешались неделю назад ирлингицы, ошибиться я не могла. Его перья сверкали белизной, среди черных собратьев. Даже не задумываясь, я взяла белый пучок, голубую и сиреневую бусины. Белоснежные перья Ададжи сами напрашивались сделать из них лиррион. Ловкими движениями я быстро и очень натурально ваяла дивный цветок, пока пушистый лиррион не был готов. Женщины тоже закончили свои творения, но я с гордостью отметила – мой не в пример лучше! Глядя на него ирлингицы просто ахнули!

Дальше мы вышли из беседки и направились к арке, возле которой с завязанными глазами стояли все мужчины деревни. Все красивые, обнажённые по пояс, с распущенными длинными волосами и большими блестящими крыльями за спиной. Мои же глаза были прикованы лишь к нему: мой светлый архангел, как он прекрасен.

Женщины надели избранникам подвески, я тоже подошла к Ададжи, но из-за разницы в росте пришлось немного наклонить мужчину, притянув за волосы. Он улыбался. Потом женщины по старшинству становились на белый круглый пьедестал и пели песни о любви. Пели здорово. Ну что же моя очередь. Я зашла на пьедестал и запела. То ли это был сюрприз от Лирры, то ли просто моя особенность после переноса, но слова песни были переведены на местный язык и идеально, совпадая по смыслу, построены в рифму, а я в первые за все время не только поняла смысл красивой песни, но и спела ее лучше Фабиан. Мой голос лился из самой души, мне казалось, что вокруг играет оркестр, а каждое слово о любви к мужчине еще не известному, но горячо любимому вырезаны прямо на сердце.

А потом я почувствовала новую брачную связь?!

Если быть до конца честной с собой, что-то похожее я сегодня подозревала и сейчас была даже рада. Теперь ОН МОЙ! Вместе с остальными женщинами я подошла к избраннику и сняла с его глаз повязку. В глазах Ададжи был вопрос, он знает, что я не могла не почувствовать. С отчаянием мужчина искал в моих глазах что?

Я не злилась, не сомневалась в любви к моему белому вихрю, ни в тот момент и никогда позже.

Потом был праздник.

Главная площадь деревни, украшенная лентами и цветными перьями. Тускло мерцающие цветные фонарики, накрытые столы, счастливое лицо Деланы, смех, песни и танцы. Но все мои ощущения сконцентрировались на любимых руках, обнимающих за талию.

Наконец то мы одни! Зарываюсь руками в его волосы, буквально сминаю сладкие, податливые губы, сама толкаю его на кровать

- Моя госпожа, Вы прекрасны - Боги как он узнал?! Неужели он чувствует мои желания или сам хочет поиграть?

- Ты много говоришь- я оседлала мужа, достала шарф которым были завязаны глаза ирлинга под аркой , и привязала его руки к изголовью.

- Теперь ты от меня не сбежишь, пошептала я ему на ухо, прикусывая мочку и опускаясь ниже.

От моих грубых поцелуев губы Ададжи припухли, а я решила поменять тактику: теперь мои касания были легкими и едва уловимыми. Муж ерзал и стонал от нетерпения, а поцелуи опускались все ниже: кадык, пульсирующая жилка на шее, соски, каждый кубик пресса – то легким касанием, то грубым кусающим - выступающие косточки таза. Муж изгибается и стонет, а я уже облизываю, сосу темно-розовую головку его длинного, ровного члена. Муж извивается и хрипит, поднимаю глаза и вижу, любимые голубые озера, полные страсти и нежности. Нет. Не так. Распускаю путы. Ададжи удивленно смотрит в глаза.

- Когда-нибудь позже я тебя свяжу и оседлаю мой вихрь, а сейчас хочу быть с тобой равной.- Ирлинг срывается, целует, мнет и наконец входит в меня медленно и осторожно, буквально вдавливаясь, но я давно перешла границу нежности, сама насаживаюсь на него выгибаюсь, несколько рваных резких толчков и мир рассыпается мириадами искр.

Этой ночью мы не спали. Боги этого мира и нашего, как же мне было с ним хорошо. Дело даже не в удовольствии, которое накрывало нас с головой несчитанное количество раз, просто душа моя с ним грелась. И этого мужчину я считала грубым?! Голубые озера его глаз ловили малейший оттенок моих желаний, он брал меня и отдавал себя целиком, как никто и никогда, и теперь мне уже было с чем сравнивать. Он весь МОЙ.

Мое безоблачное счастье длилось еще семь дней и я уже почти поверила, что могу быть просто любимой женщиной здесь и сейчас, с ним. А потом пришла она – БОЛЬ.

Болело все мое существо, а тоска по мужьям лишала воли к жизни. Перед глазами вставали плачущие глаза Алексета, мои любимые наги – такие разные и такие единые Шайш, Соаш, Дейшир, нежный, но надежный и сильный Рей, серые умные глаза Ворса и только всепоглощающая любовь, исходящая от Ададжи спасала меня от того, чтобы перейти грань и прервать свои мучения. Последнее что я помню, белые крылья и сильные руки Ададжи, а потом спасительная темнота.

Ададжи белый вихрь.

Малышка мгновенно уснула, едва я прилег рядом, а мои сладкие мучения только начинались. Видимо в поисках тепла девочка льнула ко мне, ластилась. У меня нет надежды. Возможно все, что мне подарят Боги – эта ночь с любимой, когда она во сне доверчиво прижимается. Сладкий запах пары бил тараном по рецепторам, а луна освещала нежный профиль пташки, тело уже звенит от возбуждения, но даже если сойду с ума от неудовлетворенности, ни за что не позволю себе предать ее доверие. Не знаю, как дожил до утра, и уже уговаривал себя разжать объятия, уйти, но Юле похоже приснился муж. Во сне она звала Шайша, но гладила меня, целовала. Я разрывался между ревностью, на которую не имел права и диким желанием. Понимаю – нужно уйти, но девочка своими стонали, поглаживаниями, запахом, поцелуями просто уничтожает мое благоразумие. Из последних сил пытаюсь отстраниться, но малышка обхватывает меня ногами. Ее сорочка задралась, Юля трется голой мокрой киской о мой каменный стояк. Боги! Я себя теряю, никогда ничего подобного не испытывал: мне сладко до боли и горько до слез, что эта ее страсть не ко мне, но сил противиться просто нет. Я думал, острее наслаждения не бывает, но тут пташка просунула ручку, спустила мои трусы и настойчиво обхватила член. Я больше не контролировал себя: громко вскрикивал, извивался, умолял. И вот она открывает глаза – ошарашена. Сейчас окатит презрением, посмеется, но мое тело мне уже не принадлежит, я не могу остановиться. Малышка не прекращает свои сладкие пытки, удовольствие и до того невообразимо острое многократно увеличивается от мысли, что она все осознает. Ловлю глазами ее взгляд, в нем желание ко мне! Моя девочка грубо хватает за мои волосы и повелительно целует, при этом нежная ручка вытворяет что-то безумное, когда ее язык повторяет то, что я хочу с ней сделать – взрываюсь, таю, перестаю существовать.