Алина Борисова - Невеста для демона страсти

Пододвинул колченогий табурет к грубо сколоченному столу, зажег побольше свечей и углубился в изучение материалов. Прежде он акцентировался на сыттарах. Теперь пытался понять, что такое сильфа. Нет, в общих чертах он знал. Но остается ли в них что-то от человека, когда они перестают быть людьми? И реально ли вновь вдохнуть жизнь в ту, от которой остался лишь облик? И если для ответа на первый вопрос фактов все еще не хватало, то на второй ответ выходил отрицательным: по всему выходило, что нет. С Анабель он опоздал лет на восемнадцать. Она даже не призрак, она — «дыхание сыттара», его щупальце, выброшенное во внешний мир, его пищевод. Все, что она берет у людей, она берет не себе, ему. А сама существует лишь за счет его силы.

Ее возвращения он не почувствовал. Просто понял в какой-то миг, что опять не один.

— Тебе велено следить за мной? — поинтересовался, не оборачиваясь.

— Нет, — скрываться она не стала. — В этом нет нужды, ты не настолько ему интересен.

— Почему же ты здесь?

— Потому что ты интересен мне.

— У сильф бывают собственные интересы? — он недоверчиво хмыкнул.

— Порой, — очень плавно она подлетела и уселась на край стола. Или сделала вид, что уселась. — Если им хоть немножечко повезет, и о них забудут.

— О тебе, выходит, забыли?

— Выходит. Ландалиан полагает, что я все еще с Герлистэном, Герлистэн — что я вернулась к Ландалиану.

— А ты, значит, не вернулась… — не слишком вникая в собственные слова, Александр судорожно листал свои бумаги. Где ж это было? А, вот: — Ландалиан — это Северный Ветер, верно? А Герлистэн, получается, Южный?

— Людям известно даже это?

— Не всем людям. Что это значит? Почему они Ветры?

— Не знаю. Просто имена, отражающие сущность: они — лишь потоки воздуха, там внутри — ничего нет.

— А почему Северный, Южный?

— Их восемь. Надо ж им как-то различаться.

— Хорошо, тогда сравни их меж собой. Они похожи?

— У них нет внешности, кроме той, что они себе выдумали.

— Меня больше интересует характер. Привычки. Интересы.

— Ландалиан холоден. Вымораживающе равнодушен, непреклонно прямолинеен… Его пища — тоска, отчаянье, безысходность.

— А Герлистэн? Я так понимаю, ему я обязан, — герцог раздраженно потер звездочку на ладони, — вниманием к своей персоне.

— Ему, — она кивнула, и ее белые локоны чуть качнулись в такт. — Южный Ветер, что жар пустыни — горяч, неугомонен, любопытен. Братья его не любят — он редко способен остановиться в своих желаниях. Вечно недовлен тем, что имеет, а посему — склонен к интригам и коварству. Его пища — страсти, и они будоражат его, не давая покоя.

— Страсти — в смысле «похоть»?

— Ну почему, любые страсти. Все, что горячит кровь и возбуждает чувства. Все, что вызывает азарт и заставляет умолкнуть разум.

— Зачем ему Черный замок? Раньше сыттары не брали приданого.

— Я не знаю, — она равнодушно пожимает изящными плечиками. — Прежде, в самом деле, не брали.

— А что ты знаешь? — смотрит он пристально. Бесплотный призрак с пристрастием не допросишь. Чуть надавишь — улетит или развеется. А информатор ценный.

— Не слишком много, — свою ценность она демонстрировать не спешит.

— Дорогу в долину?

— Ты не сможешь туда войти, — сильфа спокойна, но категорична.

— Вот как? А моя «жена»? Сможет?

— Конечно, — и вновь ни капли сомнений. — Я же когда-то вошла, — сильфа изящно встает. На воздух, он видит это четко. Пола она не касается. — Но лучше бы тебе догнать ее прежде, — сорвавшись с места, Анабель облетает вокруг настороженно замершего герцога — медленно, словно разглядывая со всех сторон. — Твоя защита не идеальна. Он найдет, как ее обойти. И ты умрешь.

— Разве «мужья» умирали? — сильфа остановилась за спиной, и Александру приходится развернуться. Не настолько он этому духу верит. Да и смотреть он при разговоре привык в глаза. Пусть они и призрачные. — Данные архивов свидетельствуют о другом.

— И кто же из них стал известен? Чего-то добился? Где-то служил, быть может? — теперь сильфа оказывается слишком близко. И еще подается вперед. Почти вплотную, не отводя от него своих полупрозрачных глаз. И лишь амулет между ними. Несколько сантиметров, которые она легко преодолела бы, не обзаведись он в свое время данной игрушкой. — «Мужья» — доноры силы, из них качают — они лишь отдают. Вялость, слабость, апатия. Жизнь, бесцельно прожитая в кресле, а то и в постели.

— И чем мне, в таком случае, поможет встреча с «женой»? Почему мне нельзя позволить ей уйти в долину? — лишь когда край стола впивается ему в спину, герцог понимает, что пытается не позволить ей коснуться предупреждающе вибрирующего амулета. Ей было больно прошлый раз, он помнит. Еще развеется.

— Там он сделает ее сильфой, и она станет неуязвимой, — Анабель чуть подается назад и, склонив голову на бок, с легким удивлением улыбается герцогу. Словно прочла его мысли, поняла мотивы. Лучше него самого поняла. — Здесь же твоя «жена» смертна. А смерть рвет все связи.

— Вот как? То есть, если я стану свободен от нее, я смогу достаться тебе? В этом твой интерес?

Она лишь смеется:

— Глупый. Со мной тебя тоже ждет смерть. А я хочу, чтоб ты жил.

— Почему?

— Так. Считай, мой каприз, — передернув прозрачными плечиками, она легко отлетела к окну и привычно устроилась на подоконнике. — Ты вовсе не собираешься ложиться? Сам говорил: подъем будет ранний, а день долгий… Или я тебя настолько смущаю?

— А я тебя, значит, не смущаю, — он закрыл свою папку и убрал в дорожную сумку. — Совсем?

Она снова весело рассмеялась.

— Конечно, совсем. Я сильфа, мне нет дела до человеческих глупостей.

Ему тем более не было дела до призрака давно не существующей девицы. Поэтому, неспешно поднявшись, он спокойно расстегнул и сбросил сорочку, дав возможность приставучей нечисти полюбоваться своим мощным торсом. Тренированное тело воина, рельефные мышцы, подтянутый живот с кубиками пресса — ему было чем гордиться не только перед умертвиями. Столь же неторопливо он стянул сапоги, снял чулки и штаны, встал, потянувшись во весь рост и давая возможность любопытной сильфе разглядеть себя.

Она и не думала отворачиваться или таять в воздухе. Смотрела. С интересом, но без удивления или излишнего любопытства. И ему пришлось дать себе мысленного пинка, что не девица она. Давно. Совсем. И с чего он вообще решил перед ней красоваться? Досадуя, он упал на кровать и, закрыв глаза, дал себе команду погрузиться в сон. Столь полезному навыку жизнь давно научила.

А проснулся от резкого пронзительного звука рога. Далекого, но так отчетливо слышимого.

— Вот и все, — прошептала сильфа, встретившись с ним глазами. — Прощай.

Она вскинула руки, словно безвольная пленница, пойманная арканом, и, на глазах теряя человеческий облик, спиной вперед вылетела в окно. И лишь на грубом дощатом полу еще несколько секунд красовался оброненный ей букетик фиалок. Затем без следа растворился и он.