Вероника Мелан - Чейзер [litres]

Мак, прислонившись к выкрашенной черной краской ограде, ждал. Сложив руки на груди, стоял и смотрел на прилегающую к проспекту улицу, ту самую, на которой, скрытое кленами, притаилось высокое невидимое глазу обычного прохожего здание Комиссии.

Ровным рядом дремали бок о бок похожие друг на друга, как две капли воды, серебристые машины. Семь штук. Без проходящей по крылу ровной белой линии — до поры до времени.

Аллертон бросил взгляд на главный вход, проверил, не показалась ли фигура Начальника, и достал из кармана тонкую полоску бумаги, в который раз перечитал бесхитростный написанный ручкой текст.

«А ты умеешь рассказывать сказки на ночь?»

Он случайно нашел их прошлым вечером в спальне, где Лайза разбирала одежду. Крохотные записки-послания, лежащие в коробке из-под конфет.

Сколько всего она их написала? Собиралась ли показать, отправить, передать? Некоторые закапанные слезами, как та, что он дольше всего мял в пальцах…

« Мне без тебя холодно. Я не жалуюсь… я держусь…»

Каждый раз читая, он чувствовал тяжесть на сердце. Каждое слово — крик души. Каждый обрывок — символ прошлого. Символ ее одиночества.

И символ безграничной любви.

Простые бумажки.

Невероятная ценность.

Как и та, склеенная из частей картина «Мечты». Лайза так и не призналась, почему порвала ее… Наверное, в какой-то момент не верила. Да он и сам, было время, не верил.

У крыльца послышались шаги; Мак очнулся, поднял голову: по дорожке к парковке шагал Дрейк. Как всегда собранный, деловой, подтянутый. И как всегда погруженный в никому неизвестные думы.

Аллертон оттолкнулся от прутьев ограды и вышел из тени.

— Добрый день, Дрейк.

— Добрый-добрый. — Легкий кивок, удивленный взгляд. Мак подумал, что никогда не видел у Дрейка по-настоящему удивленного взгляда, скорее, его иллюзию в подходящий случаю момент. — Вроде виделись уже с утра.

— Да, виделись.

И замолчал. Понял, что, оказывается, не знает, с чего начать. И стоит ли.

Начальник смотрел вопросительно, ждал.

Пришлось прочистить горло.

— Я хотел сказать: «Спасибо».

На лице напротив появилась легкая растерянность, мол, не понимаю…

— Спасибо, за тот разговор по телефону.

— Какой разговор?

— Тот, с яхты.

— С какой яхты?

Дрейк поджал губы.

— Хочешь мне в чем-то сознаться?

Аллертон смял в кармане записку и, глядя в проницательные глаза, вновь прочистил горло.

— Не хочу.

— Вот и я подумал, что не хочешь.

Дрейк хмыкнул, перекинул куртку через плечо и прошел мимо. В русой макушке, стоило выйти из-под деревьев, тут же запуталось солнце; заблестела в лучах серебристая ткань.

«Спасибо».

Прошептал еще раз Мак, но уже мысленно.

— Что такого в том, что я хочу подарить вам катер?

Доктор махал руками так рьяно, что напоминал вентилятор.

— Никакого катера! Вы что, рехнулись?

— Разве это плохой подарок?

— Оставьте его себе, Лайза. Это ваш катер. Лучше пригласите меня однажды на нем на прогулку.

— Но я пока не умею им управлять…

— Вот когда научитесь, тогда и пригласите. Хорошо?

Нахмуренные рыжеватые брови и смеющиеся глаза цвета крепкого чая.

Она не выдержала, сдалась. Кивнула.

И тут же надула губы.

— Но я не знаю, когда научусь!

— Я терпеливый, Лайза. Я подожду.

И он похлопал ее по руке теплой ладонью.

Плеск воды за бортом, пропитанный солью ветер, белые барашки на вздымающихся волнах.

Лайза с упоением чиркала набросок, это был уже третий вариант гостиной. Рядом лежали еще два листа — обновленный вид спальни на втором этаже и удобные дополнения к кинотеатру в виде второго ряда кресел, полок для дисков и пары декоративных элементов.

С прядей волос стекала вода, капельки соскальзывали на спину, плечи и иногда, образуя разводы, на рисунок. Засунутый в рот пластмассовый колпачок, припекающее макушку солнце — красота!

Наброски давались легко; вдохновение, поддавшись искрящемуся настроению дня, застыло сверху невидимой радугой и с любопытством следило за движениями карандаша.

Лайза на секунду оторвалась от работы, отпила из запотевшего стакана ананасовый сок — звякнули ледяные кубики — и устремила взгляд в горизонт. Туда, где лазурная гладь моря сливалась с пронзительно синим, без единого облачка, небом.

Тепло. Даже жарко. И не скажешь, что осень.

Где-то в отдалении отфыркивались, слышались одинаковые всплески, в которых легко угадывались гребки сильных мужских рук — наслаждался теплой водичкой Мак. Его мокрая голова то показывалась над поверхностью воды, то вновь исчезала в глубине под волной.

Лайза отложила листок и взяла чистый. Нарисовала на нем улыбающееся лицо в выпуклых пластиковых очках. Штрихами набросала волосы, хорошо ухватила линию губ, добавила тень сбоку от носа.

Теперь с бумаги сквозь плавательные очки смотрел довольный жизнью спортсмен.

Художница привередливо наклонила голову и высунула язык. Погрызла карандаш. Затем пририсовала под водой крупное мускулистое тело в трусах, отдельно выделила спереди бугор.

Еще раз наклонила голову, изучила бугор, хитро улыбнулась и стерла бугор резинкой. Сделала его в два раза больше, заштриховала.

Захихикала.

Через минуту сзади послышались шлепки босых ступней.

— Прохлаждаешься?

— Прогреваюсь.

Лайза продолжала с упоением вырисовывать довольному спортсмену, вероятно, причину его довольства.

Мак, вытершись полотенцем, подошел сзади и положил руки на лямки купальника. Скользнул вниз, погладил, чуть сжал ладонями груди. Потом раздвинул ткань в стороны и высвободил их наружу. Наклонился, полюбовался зрелищем.

— Вот. Они должны быть вот так.

Лайза откинулась назад и засмеялась.

— Ага. То есть как бы в купальнике, но без него.

— Ты же знаешь меня, извращенца. — Довольная усмешка и пальцы, поглаживающие соски. — Каждому мужику хочется раздвинуть купальник в стороны, чтобы все «выпало».

— Догадываюсь! Вам только и подавай, чтобы все «выпало».

— О-о-о, так я не один такой!

Мак отнял ладонь, взял неоконченный рисунок и принялся его рассматривать.

— Вижу-вижу, к какому месту у тебя был наивысший интерес!

— Точно! Я и сейчас хочу проверить, все ли правильно нарисовала.

Лайза юрко поднялась с места, развернулась и стянула со стоящего позади мужчины мокрые плавки. Опустилась на колени, держа их в руках, полюбовалась покачивающимся из стороны в сторону органом. Облизнулась.

— Обожаю, когда с него стекает вода. Какие мокрые кудряшки… какой хорошенький писюн! Моя сосисочка… Ой, большой писюн… Ой! Совсем большой писюн!..

Спокойно висящий до того член набух, заметно увеличился в размере и теперь смотрел не в пол, а прямо ей в лицо.