Гера Фотич - Секс под гипнозом

— Действуй! — сказал начальник.

Шапкин обречённо продолжал сидеть на стуле, в душе соглашаясь со всем, хотя в гипноз он никогда не верил и считал всех специалистов данного профиля шарлатанами.

Стас приклеил на обратную сторону двери скотчем бумагу «Не шуметь и не стучать». Провернул ключ в замке и вернулся назад. Затем отключил телефоны, стоящие на столах.

— Пётр Иванович, пересядьте, пожалуйста, на диван, — обратился он к Шапкину.

И поскольку Шапкин стал раздумывать, его начальник решил ускорить процесс.

— Петя, ну что ты расселся, — недовольно произнёс Ходюк, мягко толкая Шапкина со стула.

— Будь, что будет, — подумал Шапкин и пересел на диван.

Стас включил настольную лампу и направил её в лицо Шапкину. Сел рядом немного сбоку.

— Пётр Иванович, — начал Стас, — вспомните, когда вы в последний раз уставали очень сильно?

— И вспоминать не надо! — уверенно сказал Шапкин, — сильнее, чем сегодня никогда не уставал!

— Пётр Иванович, — голос Стаса постепенно становился однотонным, — Вы не отвечайте мне. Вы слушайте и выполняйте!

Шапкин замолчал и больше не произнёс ни слова.

— Постарайтесь глядеть на свет! — продолжил Стас, — Я понимаю, что это тяжело, и вы устали. Но свет поможет вам ощутить ту усталость полностью. Он поможет вам расслабиться и ни о чём не думать. Успокоится. Сначала свет будет резать вам глаза, но постепенно резкость будет уходить, а на её место приходить спокойствие и равновесие. Вы почувствуете лень и желание ни о чём не думать, ничего не анализировать. Ваши веки будут становиться тяжелее. Они будут получать тяжесть от этого света. И чем дольше вы будете глядеть на свет, тем тяжелее они будут.

Затем, чтобы увеличить скорость погружения в транс, Стас применил методику мигания на счёт.

— Теперь я начну считать, — монотонно продолжал Стас, — вы должны открывать и закрывать глаза на счёт. Я буду считать от одного до двадцати. Когда я досчитаю до двадцати, ваши веки будут очень тяжёлыми, и вы закроете глаза. Погрузитесь в глубокий сон.

Стас начал монотонно считать:

— один — ваши веки открыты, два — глаза закрываются, три — глаза открываются, четыре…

Когда Стас досчитал до пятнадцати, веки Шапкина только слегка дрожали ресницами. А на счёт «двадцать» плотно прикрыли глаза. Стас внушил Шапкину возврат во вчерашний день и не торопясь провёл его с утра до конца рабочего дня. Затем сказал, что он собирается домой. Далее проследовал в метро, вплоть до того момента как Шапкина разбудил сотрудник метрополитена. Периодически Стас вставлял в своё повествование требование к Шапкину смотреть вокруг, всё запоминать и рассказать об увиденном, когда проснётся. Вспомнить, когда и где в последний раз видел свой пистолет. Проведя постгипнотическое внушение и, сосчитав до десяти, Стас разбудил пациента.

Шапкин открыл глаза и его зрачки стали удивлённо оглядывать окружающее. Затем взгляд остановился на Стасе.

— Ну что? — С надеждой произнёс тот, — вспомнил кто пистолет твой забрал?

Шапкин вскочил как ошпаренный и бросился к своему сейфу. Открыв его ключом, он сунул руку под бумаги и с гордостью достал утраченный «макаров».

— Вот! — сказал он, — Я вспомнил!

Стас радостно обернулся на начальника отдела, но тот спал сидя в кресле, откинувшись головой на спинку.

Шапкин подскочил к нему и толкнул в плечо, тряся перед носом начальника пистолетом.

Ходюк открыл глаза, не меняя позы, словно хотел потом снова их закрыть и досмотреть сон, процедил сквозь зубы:

— Старый козёл, пиши рапорт на пенсию!

Шапкина совершенно не обидела брошенная начальником фраза. Он с изумлением смотрел на свой пистолет и был готов зацеловать его воронёную сталь. Он был счастлив, и с удовольствием бы слушал про «козла» ещё кучу интерпретаций, откровенно улыбаясь и радуясь в душе.

— Вот видишь, — сказал ему Стас, — а ты говорил, что гипноза нет!

— Да какой же это гипноз? — удивился Шапкин, — если я сам всё и вспомнил, просто задремал!

И хотя он откровенно не видел в этом заслуги Стаса, но нахождение того рядом в момент обретения радости, как-то роднило его с долгожданным возвратом потери, под эгидой всеобщего ликования.

Спортивный комплекс «Динамо» выглядел невзрачно. Огороженные нестройным рядом ржавых металлических пик беговые дорожки и ветхие, давно не крашенные жёлтые здания, похожие на казармы, свидетельствовали об отсутствии заинтересованности у руководства страны в должном уровне физподготовки милиционеров. Регулярно получая отчёты о результатах сданных нормативов, толстые начальники в МВД наверно смеялись и пили водку за здоровье приседающих полковников, удивляясь, как ещё ни разу ни один из них не окочурился прямо в спортивном зале. Они-то догадывались, кому приходилось сдавать зачёты.

Бабка за окошком стеклянной будки была неподкупна, и машину пришлось оставить недалеко от шлагбаума. Территория была большой, и Катерине пришлось поплутать, прося помощь у встречных.

Впервые зайдя в зал, она словно попала в кладовку с мужскими игрушками: приспособлениями для регуляции водно-солевого баланса организма через кожные покровы. Запах пота пропитал здесь всё. Похоже, что в этом помещении он стекал с затуманенных окон. Вместо воздуха приходилось дышать устоявшимся здесь, многолетним запахом разгорячённых тел.

При входе в зал, слева стоял небольшой письменный стол с лежащими на нём парой книжек и листами бумаги. Тут же рядом был стул, на который Катерина тихонечко села и осмотрелась.

В зале находилось человек пять. В центре на полу лежал огромный коричневый кожаный ковёр, в некоторых местах, ближе к центру, стёртый до белизны. На нём резвились двое мужчин в кимоно. Они словно ваньки-встаньки толкали друг друга, цепляли за рукава, падали и вскакивали, оглашая зал воинственными криками.

Три — четыре человека в спортивных костюмах дубасили, что есть мочи, висящие по краям зала, кожаные мешки. Ударяя по ним кулаками, локтями, коленями и пятками. Создавалась некая полифония, конкурирующая с поп-механикой Курёхина. Это были шлепки ударов, вскрики бойцов, металлический звон цепей крепления снарядов. И только непонятное громыхание чего-то тяжёлого нарушало музыкальное равноправие.

Присмотревшись, Катерина увидела как обнажённый по пояс мужчина в дальнем углу, тяжеленной кувалдой долбил огромную автомобильную покрышку. Со всего размаха кувалда опускалась на чёрную резину, проминая её, но через мгновенье с презрением отметалась вверх недовольной упругостью, восстанавливающей стройные ряды протекторов. Через мгновенье, подвергаясь новой атаке. У стены обиженно лежали и криво улыбались разорванными ртами несколько покрышек с порванными кордами. Извиняясь за свисающие лохмотья губ, вынужденные лежать здесь, а не на обочине дороги.