Шахразада - Соперница Аладдина

Через сады вела широкая тропа. По ней могли пройти рядом два человека, однако и для стража на лошади, и для арбы она была слишком узкой. Тропа входила в город с полуночи, расширяясь лишь у самых ворот, в эту пору дня широко и гостеприимно распахнутых. Однако опытному глазу путника видны были и засады и ловушки, которые поджидали незваных гостей из-за гор.

О, сколь сильно изумился бы этот человек в запыленной гутре, если бы узнал, что глаза подводят его: ибо не засады и ловушки, а дренажные канавы и мусорные ямы разглядел он вдали. Глаза-то были зорки, но путник ожидал увидеть опасность – и потому видел только ее.

Стены домов казались издали ухоженно белыми, одеяния горожан могли поспорить с радугой, заборы-дувалы скрывались под многоцветными коврами, сверкавшими на ярком солнце мириадами блестящих нитей… И гомон… И крики торговцев… И суета… И мельтешение…

«О, сколько раз я видел все это! И отчего они все, презренные, так похожи? Отчего ведут себя так, будто один и тот же кукольник вырезал их из одного и того же куска дерева и управляет ими без затей и перемен от мига их рождения и до часа смерти? И где в этой толпе мне найти самого себя?»

Однако сейчас человек в плаще был далек от всего этого. Он мечтал об одном – ступить на главную площадь древнего храма!.. Мечтал, однако разглядеть не мог – заросли скрывали и руины, и жертвенный камень, и даже тропу, которая должна была быть выложена желтым кирпичом.

Старый храм, вернее то, что от него осталось, почти поглотил заветный город, однако тот холм, который виделся пришельцу в самых сладких снах, остался вне его стен.

Он, смелый и мудрый, в свое время израсходовал все силы на то, чтобы заставить глупых человечков расселиться по бескрайней пустыне, превращая ее в сады и пашни. И только для того, чтобы стало возможным исчислить песчинки и приблизить миг своего торжества. Столетия потом приходил он в себя, восстанавливаясь, преображаясь, учась. Так растет коралл в теплых водах. Когда же стал он самим собой (почти таким же, каким был в первые мгновения ), сразу же поспешил отправиться в путь – его целью теперь стали Знаки Пророчества.

Он возблагодарил миг, когда старик-рапсод поведал о возрождении древнего города, города-легенды, который тысячи лет лежал в забвении. Он возблагодарил и самого рапсода – на свой, разумеется, лад. Он подарил ему вечность. Ибо получил первый Знак.

Путь длиной в дюжину дюжин лет ему понадобился лишь на то, чтобы отыскать в древней книге упоминание об этом храме, прочитать неведомо кем оставленные пометки на полях. Еще столько же ушло на то, чтобы понять, кому принадлежат эти записи. А потом, как ливень, накатило на него знание о Пути. Теперь же, когда сей Путь остался за спиной, предстояло самое простое – воззвать к звезде Мирзам.

Человек в черном мнил себя величайшим из магов. Быть может, так оно и было – ибо ведомы были ему голоса пыли и ветра, моря и звезд. Однако живы были в памяти незнакомца дни, когда могущество его было неизмеримо выше, а силы неисчерпаемы. То было до Пророчества. Теперь же лишь звезда Мирзам могла указать ему дорогу, которой оканчивается Путь – Путь к себе самому. Путь к себе прежнему.

Истертый бабуш запутался в корнях. Человек в черном опустил глаза. И едва не закричал от радости – корни оплетали растрескавшийся желтый кирпич: ему открылась тропа к храму. О, теперь он не свернет: сама судьба ведет его вперед. Судьба и Пророчество.

Повинуясь заклинанию, заросли расступились. Тропа более не вилась, а неторопливо поднималась на холм, которых немало было по пути к Медному городу.

Именно там, на вершине холма, должен стоять храм. А в самом сердце храма, в самой высокой его точке, обретет он и жертвенный камень, о котором писалось в древних свитках. Ибо лишь ступив на него, он сможет воззвать к звезде Мирзам.

В те минуты, когда открылись взору человека в черном развалины храма в высокой траве, небосвод затянули беспросветно-черные тучи. Лишь путник знал, что тучи эти явились по его зову – зову самой древней и самой могучей магии, магии древнего племени, магии друидов. Любой, кто в эти минуты ступил бы на тропу у развалин храма, был бы уверен, что вот-вот начнется страшная гроза. Что потоки ливня родят сель, который станет угрозой великому и вечному Медному городу. Сильный ветер принял в объятия человека в черном, и тот обернулся к вершине холма. Вот его отделило от цели пять десятков шагов, вот два десятка, вот пять шагов… Вот и камень.

И в это мгновение пришелец застыл. Словно черные крылья, развевались полы его одеяния. Из поднятых вверх рук ударила в небеса сиреневая с алым молния… Громовой голос, казалось, один воцарился в мире:

– Кто она? Звезда Мирзам, скажи мне имя! Укажи путь, единственная!

Казалось, все пространство вокруг заговорило – то был глас самого Мироздания, низкий, колеблющий кроны деревьев:

– Как смеешь ты тревожить меня? Зачем тебе имя девы твоей гибели?

– Она – дева Пророчества! Она вернет меня себе самому! Она исполнит то, что предначертано было века назад! Она исполнит Пророчество!

Раскатистый хохот едва не опрокинул наглеца, вздумавшего тревожить Вселенную своей никчемной суетой.

– Пусть так… Ты желаешь исполнения Пророчества. Пусть же оно исполнится!..

– Благодарю тебя, звезда знаний!

– Ее имя Сафият! В ее руках сплетутся нити твоей жизни и смерти…

– О нет, она одарит меня мигом великого торжества.

Голос человека в черном был еле слышен за ревом ветра, бушевавшего вокруг.

– Наглец! Ты переоценил силы, кои не можешь понять!..

И вновь раздался оглушительный хохот. Но он довольно быстро утих – так уходят прочь раскаты грозы.

Миг – и все стихло; лишь шумел ветер, колыхая кроны тополей.

– Сафият… – повторил маг. – Сафият!..

О, Дева Пророчества могла носить только это имя – как же он сам раньше не догадался!..

– Жди же, Дева Пророчества. Исчислены твои дни. Я найду тебя. Так пусть же день, когда ты познаешь меня, покажется тебе лучшим из дней!.. Ибо в моей власти будет все – и твой слабый дух, и твое никчемное тело… Лишь в моей власти – так гласит Пророчество!..

Уворачиваясь от свирепых ударов ветра, уходил колдун с холма, унося с собой имя и предвкушение. Его не встревожил послышавшийся чуть раньше удар грома, не удивили и черные тучи, по-прежнему клубившиеся в вышине, ни женский смех, дважды раздавшийся вдалеке.

Ущелье осталось позади – вперед вела отсюда звериная тропа. Долина, некогда полностью отданная во власть песков, неузнаваемо преобразилась. Теперь здесь царствовали арыки и пальмы. Поднявшаяся рожь колыхалась, колеблемая легким ветерком. Тишина оглушала. Путник в черном запыленном бурнусе с усилием оперся на длинную суковатую палку. Неужели перед ним, наконец, она – цель его долгого странствия? Неужели всего через миг подойдут к концу годы, о нет, столетия скитаний?