Шахразада - Избранницы Рахмана

С трудом заставив себя оторваться от валуна, казавшегося таким надежным, Рахман осторожно дошел до девушки и, словно пушинку, поднял ее с груды камней. Та обмякла на его руках и позволила унести себя от опасного места. Слезы по-прежнему текли из прекрасных глаз, горе было столь велико, что пало ей на лицо черной пеленой.

Теперь уже трое путников с величайшими предосторожностями шли вверх по тропинке, еще недавно казавшейся такой надежной. И лишь поднявшись, смогли они вздохнуть с облегчением. Почувствовав под ногами не камни, а мягкую траву, Ли Лайфань смогла дать выход своему горю. Горькие рыдания наконец прорвались наружу.

Опустились в печали на землю посланники магараджи. Увы, теперь их было лишь двое. Да, в этом странствии Сверре-лазутчик ничем не помог им, более того, он подверг жизнь друзей смертельной опасности, но сам же и поплатился за это. Да, должно быть, кара во множество раз превышала вину. Но сейчас лишь сожаление об утрате друга и надежного спутника терзало сердца посланников магараджи.

Скорбную тишину прерывал лишь плач Ли Лайфань. Вскоре утих и он. Миг безвременья и бессилия воцарился в этом пустынном месте.

Но вот девушка встала, утерла слезы и подошла к своим спутникам. Прелестное лицо ее было в разводах каменной пыли, но глаза смотрели уже куда спокойнее и тверже.

– Простите мне мою недостойную вспышку, путники! Это была слабость.

– О прекраснейшая, тебе не за что просить прощения. Мы понимаем, сколь велико твое горе! Если можешь, прости нашего друга. Он обрушил лавину, что погребла и его, и великого Чжан Каня.

– Своей смертью он искупил вину. Но нам нельзя медлить. Дядюшка ведь сварил зелье, и, значит, чем скорее ваш повелитель его отведает, тем более успешным станет его излечение.

Рахман в который уже раз подивился необыкновенному мужеству этой девушки, ее здравому взгляду на мир. «Клянусь, если нам дано будет выбраться живыми, я сорву поцелуй с этих прекрасных губ!» Увы, юноша сам понимал, сколь далеко до этого, но помимо его воли воображение представило этот сладостный миг. От наплыва чувств у Рахмана закружилась голова. Но холодный взгляд девушки, которая, как ему показалось, услышала эти мысли, мгновенно остудил порыв юноши.

– Ну что ж, прекраснейшая, теперь тебе придется вести нас. Клянусь, мы не пророним ни слова, даже если ты выберешь для спуска самую трудную тропу.

– Ах, глупенький чужестранец, – уже во второй раз девушка назвала так Рахмана. – Я бы с удовольствием избрала самый легкий путь. Но, боюсь, любой из них будет для нас равно опасен. Ведь камнепад сдвинул все в равновесии окружающих скал. И потому каждый наш шаг может стать последним. И тут уж, кто бы ни избрал тропы, рисковать и молчать придется всем в равной мере.

– Да будет так, добрейшая Ли, – Сейид и Рахман почти одинаковым жестом согласно склонили головы.

И начался спуск. Девушка решила, что они будут спускаться там же, где поднимались. Пусть эту тропу погибший Сверре назвал «тропой безумцев», но она была самой короткой из всех путей. И потому, взвешивая каждый шаг и испытывая каждый камень, трое отважных все же пошли по ней. Вот миновала треть пути, вот половина… Камни были устойчивы, и Ли с облегчением позволила недолгий отдых.

– У меня внутри трясется все, – признался чуть слышно Сейид.

– Мой друг, думаю, я тебя не удивлю, если скажу то же самое. Но посмотри на прекрасную Ли. Она, кажется, просто наслаждается прогулкой…

– О нет, мой добрый Рахман… – усмехнулась девушка. – Я вовсе не наслаждаюсь… Более того, никогда еще спуск не давался мне с таким невероятным трудом. Но однажды дядюшка научил меня тому, что надо заставлять свой страх умолкнуть.

– Что это значит?

– Всем бывает страшно. И в этот миг мы слышим один лишь голос страха, который говорит нам «не делай более ни шага», или «не отправляйся в странствие», или «не смотри более на женщин»…

При этих словах Рахман вздрогнул. Девушка же продолжала:

– Человек неумный, безвольный начинает слушаться этого голоса, не следуя более ни советам друзей, ни подсказкам разума. И потому лишь кривые окольные тропы становятся его путями, лишь подлость и предательство – его натурой. Хотя, казалось бы, все просто. Надо лишь обратиться к своему страху и попросить его замолчать совсем ненадолго. Иногда достаточно, чтобы он смолк лишь на миг, иногда – всего на день. Надо пообещать, что потом, когда опасность будет позади, обязательно, ты выслушаешь все его советы, все подсказки и упреки…

– И что – это так просто?

– О нет, Сейид-лекарь, это совсем непросто, но этому можно научиться. И тогда, проделав страшный путь и оказавшись в безопасности, можно вдвоем со страхом посетовать на трудность пути… Или, соединившись с любимой женщиной, позже, вместе со страхом, утвердиться во мнении, что остальные не стоят ни гроша…

И вновь вздрогнул Рахман. Да, Ли права, и он просто бежал от трудностей, признав всех женщин существами ничтожными, не обладающими и сотой долей достоинств, присущих мужчинам.

– Так выходит, мудрейшая, нам сейчас надо просто договориться со своими страхами?

– Конечно, лекарь. Просто договориться.

Сейчас, когда именно от нее зависела жизнь троих, Ли была почти спокойна. Горечь потери единственного близкого человека по-прежнему жгла душу, но она договорилась со своим горем, что оно помолчит до того мига, когда все опасности будут преодолены. К ее удивлению, горе решило промолчать. Или быть может, оно подумало, что ему самому будет не с кем горевать, если Ли тоже погибнет, сделав неверный шаг…

Вскоре посланники магараджи вновь тронулись. Тропа под ними была по-прежнему крута, а камни приходилось, как и раньше, проверять перед тем, как ступить на них. Но теперь, когда страх просто молчал, было куда проще делать каждый новый шаг. Когда были пройдены две трети пути, Ли смогла наконец перевести дух. «О боги, должно быть, вы уже получили свою кровавую жертву… Похоже, вы дадите нам спокойно спуститься и позволите продолжить путь этим отважным людям, которых хворь владыки завела столь далеко от дома».

Неизвестно, что ответили Ли ее боги, но спуск продолжался легко. И вот наконец послышался шум водопада. Да, всего лишь три дня назад этот шум провожал их наверх, и вот теперь он приветствовал тех, кому удалось живыми выбраться из каменной ловушки.

– Да пребудет с нами Аллах всесильный и всемилостивый, – с облегчением проговорил Сейид, когда под ногами оказалась земля, толком не высохшая после недавнего дождя.

Лекарю не верилось, что им удалось спуститься живыми. Не верилось ему и в то, что в руках у него – снадобье, что излечит их мудрого и достойного владыку. И лишь тяжесть сосуда, запечатанного пчелиным воском, убеждала его в том, что великий знахарь Чжан Кань, отдавший жизнь последнему сотворенному зелью, трудился не напрасно.