Джина Шэй - Киндер-сюрприз для декана

А он… Он уже начал садиться, как только я рассмотрел флаер поближе.

– Это она, да, пап? – Антон снова и снова дергает меня за рукав. – Её Катя зовут, да?

– Да, малыш, – ему отвечаю обреченно.

Там на флаере стоит в обнимку с книжкой она.

Красивая настолько, что взял и придушил бы.

«Катя Диамант – презентация новой книги серии «Детектив Нахлобучко».

Завтра.

В этом ресторане.

Интересно. Неужели на её книги будет больший спрос, чем на её грязные танцы у пилона?

Вот кто сказал, что просыпаться от прикосновений романтично? Просыпаться от прикосновений – щекотно. Что бы это ни было! Впрочем, если не начинать визжать прям сразу – и расслабиться…

– М-м-м, это что?

– А ты угадай!

Кир над моей головой бесстыже смеется и продолжает щекотать мне лопатки. Кисточкой? Пальцами? А так, розой же!

– Верни мой цветочек в вазочку, он завянет, – мрачно бурчу я, но шевелений активных не проворачиваю, не стимулирую.

– Ну, в смысле завянет, ты же потрошишь букеты всегда в первый же день. Ванну с ними принимаешь. – Кир снова начинает рисовать извилистую кривую по моей спине. Начинает всегда от шеи, заканчивает у копчика.

– Принимаю, – мурлычу я, неспешно потягиваясь, – ты не запретишь мне красиво жить, Лисицын.

– Ты халтурно красиво живешь, – Кир фыркает и, дурачась, шлепает меня бутоном розы по плечу, – где ананасы в шампанском? Где рябчики в мандариновом вине? Где бассейн из верблюжьего молока?

– О, так ты уже составил план работ? – улыбаюсь я. – Это очень хорошо, можешь приступать к его реализации.

– Слушаюсь и повинуюсь, – неожиданно Лисицын решает поддержать мое дурачество и, соскочив с постели, улетает в гостиную.

Ну, эй! Я в возмущении! Я, между прочим, рассчитывала на все полагающиеся доброму утру бонусы!

К моему разочарованию – Кир не возвращается. И даже начинает говорить с кем-то по телефону.

Смотрю на время – и вздыхаю. Презентация в час, сейчас – восемь тридцать. Честно говоря, для бонусов уже и времени-то нет. Только и времени – позавтракать с мамой, покормить Карамельку. Максимум, что мне светит успеть до этого – утянуть Кира с собой в душ. И то все будет «по-быстрому».

Будто подслушав мои мысли, из гостиной доносится радостный голосочек моей малышки.

– Мама, мама, кусать, кусать…

Облом. Обойдусь без душа. Моя рыбка хочет «кусать», и горе всем, если мы её не накормим.

Тут уж кровь-неволя – приходится выползти из-под одеяла и спрятаться в халат. В платье для презентации я пока не полезу, увы, я знаю способности Каролинки – она во время завтрака может обстрелять пюре из брокколи всех в радиусе двух метров от стола.

Выхожу в гостиную, застаю тут пляшущую у кресла Каролинку и маму, что сидит в соседнем кресле с несколько расслабленной улыбкой и избегает смотреть на Кира, который стоит у окна и что-то там вдохновенно втирает по телефону.

Я бросаю взгляд на него и, смущенно ойкнув, улетаю обратно в спальню за вторым халатом. Набрасываю его на широкие плечи своего мужчины, пряча от глаз любопытных горничных его исцарапанную спину.

– Подслушиваешь? – фыркает Кир, когда я обнимаю его за пояс, сводя полы халата на рельефном животе.

– Заметаю следы, – сообщаю шепотом ужасной преступницы. Потому что, может быть, мне и самой чуть-чуть неловко.

– А-а, – Кир фыркает и вешает трубку гостиничного телефона, – не хочешь всем показывать, что вчера чуть не сняла с меня кожу живьем?

– Вот если бы тебя можно было за деньги показывать, – мечтательно вздыхаю я, – и то бы не согласилась. А за бесплатно – пусть тем более обломаются.

Мама тихонечко улыбается. Никак не комментирует. Она вообще говорит гораздо меньше, чем было до комы – но все-таки говорит. Борис Анатольевич говорил, что это естественно. Потому что кома – это неизбежный урон для мозга.

– Эй, давай садись за стол, – Кир щиплет меня за бедро.

– Сейчас завтрак привезут.

– Ну, вот и устраивайся поудобнее. И Карамелину устрой. Не собираешься же ты за три часа до своего триумфа сама стол накрывать?

Ну, вообще-то я собиралась как раз. Не люблю горничных в гостиницах, не люблю, как они вечно облизывают Кира глазами.

Да, красивый, да, мускулистый, да темноглазый. Вот только этот паршивец с лисьими глазами мой! Это меня он в прошлом году в пять утра поднял таким стуком в дверь, что было странно, что он её не вынес. Это у меня и у мамы заодно чуть не случился инфаркт, потому что из-за двери нам грозили судами и разорением, потому, что я якобы топлю его величество. Это я его потом чуть не избила огромным букетом роз, который ожидал меня за дверью. И повезло ему, что Карамелька моя не проснулась от его концерта. А то парой царапин эта лисья рожа бы не отделалась.

И вот, после всего этого, чтобы я и позволила какой-нибудь тощей телочке в коротеньком платьишке сервировать для Кира завтрак? Наклоняться в его сторону вырезом декольте, да еще так, чтобы юбочка поднималась еще выше?

Да щас!

Пусть закатают губешки и роняют слезки за закрытой дверью!

Но вот сейчас, он какой-то таинственный-таинственный, загадочный-загадочный. И сразу видно, спорить бесполезно.

В такой ситуации мне остается только сдаться. Сесть за стол и приготовиться к худшему.

В конце концов, сюрпризы от Кира, они… бывают очень разные.

Чем дальше в лес – тем веселее волки.

Пока нам поднимают завтрак, Кир успевает смотаться в спальню и даже нормально одеться. И выйти ко мне при всем параде – черные брюки по фигуре, белая рубашка, галстук бабочка в красную клетку.

– Если бы не галстук, я бы подумала, что ты собираешься сообщать мне что-то плохое, – замечаю я, нетерпеливо постукивая по столу пальцем.

Кир приостанавливается у зеркала, критично изучает галстук.

Кажется – чисто из вредности врожденной думает сейчас ударить по лбу и возопить что-то вроде: Ах, прости меня милая, что ввел тебя в заблуждение. Я умираю! Вот тебе мои ужасные новости!

Честно говоря – с несерьезностью он иногда перегибает. Может выскочить из ванной голышом, намалевав себе пеной для бритья на груди какую-нибудь рожу.

Но…

Строго говоря…

Этот недостаток я ему вполне прощаю.

Просто попросила на всякий случай в следующий раз надевать трусы. А то мало ли там кто… У меня, в конце концов, мама, да и Каролинка – она, конечно, ничего не запомнит, в таком возрасте, но чем черт не шутит!

– Мама, на учки, учки…

Каролинке надоело трясти попой у кресла – она толкнулась и долгой перебежкой проносится ко мне, цепляясь теплыми ладошками за колени.

Уговаривать меня не надо. К моей сладкой плюшке у меня всегда по умолчанию распахнуты руки, и губы готовы целовать эти сладкие щечки. И носиками потереться мы тоже любим. И защекотать мою вкусную конфеточку.