Паркер С. Хантингтон - Коварная ложь

– Если Эмери узнает, я брошу тебя, Вирджиния, и отсужу у тебя все, что есть, Картрайт, – тон у него был ровный и действительно угрожающий.

– Я тебя умоляю, – на лице Вирджинии проявились такие эмоции, совершенно не соответствующие ее мнимому образу светской львицы, которые даже ботокс был не в силах скрыть, – о на уже знает. Почему, ты думаешь, я послала ее к этому психологу? Чтобы она не дурила.

Гроссбух, с тех пор как я его украл, покидал мой нагрудный карман лишь раз, и я чувствовал, как его жар обжигал мою грудь. Эмери Уинтроп знала об афере своих родителей, и я… Тем вечером я совершил две ошибки, которые не мог исправить.

Грех номер два.

В тот день, когда Комиссия по ценным бумагам и ФБР нагрянули в поместье Эмери, она, стараясь прикрыть своего отца, привела агентов в коттедж моих родителей и перечислила все наши имена: Бетти, Хэнк, Рид, Нэш. Они стояли перед почтовым ящиком за забором, пялясь в нашу дверь, но я услышал достаточно.

Я нырнул в лабиринт и достал бухгалтерскую книгу, которую спрятал, чтобы какой-нибудь уполномоченный чурбан не нашел ее.

У меня был план, как искупить свои грехи.

У меня был план, как помочь своим родителям, Истриджу, всем.

У меня был план.

Потом умер папа.

И я был виновен в этом так же, как Уинтропы.

Богатство.

Никогда не осознавала, что у него есть запах, но я была вдали от Истриджа так долго, что едва узнала знакомое зловоние, когда оно ударило мне в ноздри. До прошлой недели я никогда не бывала в «Прескотт отеле». И у меня не было намерения переступать снова его порог после того, как я окончу стажировку.

Он весь бы окутан запахом богатства, от которого я так усердно хотела дистанцироваться.

Такого привлекательного. Такого хрупкого. Такого непрочного.

Богатство напоминало мне хрустальный шар. Идеальный мир, заключенный в хрупкое стекло, который разлетится вдребезги, если обращаться с ним слишком грубо. Точно так же четыре года назад рухнул мой мир.

Все говорило о богатстве: мраморный вестибюль, высокие потолки, роскошные люстры, бассейн, вынесенный на сто футов в Атлантический океан. Тот факт, что я могла представить в этом отеле свою мать, заставил меня оглянуться через плечо, как будто я вновь вернулась из туалета в бальный зал.

Адажио для струнных и приглушенный шепот лучших представителей страны, живущих своей лучшей жизнью, достигли моих ушей.

Большая часть отеля оставалась на этапе строительства, ожидая отделки, покраски, настила полов. Невозможно было понять, стоишь ты в бальном зале или где-то еще.

За последнюю неделю я помогла завершить работу в половине номеров на шестнадцатом этаже, основной части вестибюля и бального зала, где должен был состояться маскарад, о чем мой босс сообщил нам в последнюю минуту.

Мы были дизайнерами и не имели отношения к организации мероприятий. Но Шантилья рассматривала маскарад как возможность закрепить свое имя в ряду ведущих дизайнеров Америки. Я видела ее завуалированную попытку выяснить, кто есть кто в Северной Каролине на этом ускоренном строительстве отеля.

Самым ужасным было то, что Рид обещал, что я не пересекусь с Нэшем, и тем не менее я чувствовала его здесь сегодня вечером с интимной, сверхъестественной точностью, которой у меня не должно было быть.

Когда я проходила мимо группы мужчин, обсуждавших цены в Китае, мою кожу покалывало от ощущения, будто за мной наблюдают.

Я чувствовала это весь вечер: пару глаз, следивших за каждым моим шагом. Я хотела сбежать. Но мне нужны были деньги на еду, счета и кредиты.

Резко развернувшись, я не дала наблюдателю возможности скрыться раньше, чем я замечу его. Два карих глаза наблюдали за мной с третьего от меня стола. Их обладатель отсалютовал мне бокалом. Я изо всех сил пыталась разглядеть с расстояния его лицо под широкой маскарадной маской изумрудного цвета, но я знала, что это не Нэш.

Глаза не те.

Ресницы слишком короткие.

Волосы лежат слишком аккуратно.

И мурашки не бегали по моим рукам.

Никто из нас не отвел взгляда, даже когда зрение мое затуманилось и я произнесла про себя «криптоскопофилия». Желание тайком заглядывать в окна домов, когда проходишь мимо. И вот я так же очень хотела заглянуть под маску.

Незнакомец выбил меня из колеи, как будто мой мозг знал нечто, чего не знала остальная часть меня. Безрассудная. Дерзкая. Глупая. Я бы не стала спорить ни с одной из этих характеристик, когда вставала в позу, вздернув подбородок, вызывая его подойти ко мне.

Рид всегда ненавидел эти черты во мне, но я никогда не могла противостоять им. Я родилась борцом, что объясняло, почему я никогда не сдавалась и не опускала взгляд, если только меня не хватали за руку и не разворачивали лицом к стене.

Бесчисленные политики расхаживали по залу в своих туфлях от Оберси и с искусственно отбеленными улыбками, добиваясь голосов богатых избирателей, которые ожидали милостей в обмен на свои деньги. Бизнесмены, одетые в «Дормейль», переходили от группы к группе, заключая инвестиционные сделки и поддерживая деловые контракты, заключенные ранее.

Возле открытого бара светские львицы обсуждали интрижки и сплетничали о ничего не подозревающих жертвах, одетых в платья прошлого сезона. Более сотни человек находилось со мной в зале, но Шантилье удалось зажать меня в углу. Она измучила меня проблемами, которые я не собиралась решать.

Мою кожу все еще покалывало, и я боролась с искушением обернуться и посмотреть, наблюдает ли еще за мной человек в маске. Хуже… я бросила ему вызов. Признаю, что за последние четыре года я стала более безрассудной. Впрочем, такой я была всегда.

– Где, мать ее, икра? – Шантилья размахивала руками, пока с ее плеча не соскользнула бретелька платья. Когда я попыталась избавиться от ее общества, она последовала за мной и прижала меня к стене. – Твою мать! Нам нужна икра. – Ее неугомонные руки указывали на толпу гостей позади. – Кто облажается, если гости пожалуются на то, что нет икры? Я! Мне нужна, мать его, икра, Родес.

Она умудрялась разговаривать исключительно матом, сохраняя при этом смысл в предложениях. Ее ванкуверский акцент становился сильнее с каждым выкрикиваемым словом. Она напоминала мне Плаксу Миртл, и я не могла убежать от нее, поскольку она была моей начальницей.

Я представила себя ураганом, подобным тому, что бушует обычно снаружи, но который сейчас мечется по залу, заставляя платья промокнуть насквозь, прекращая все разговоры. Ожидая, пока тишина не заполнит мои уши и я не обрету покой. Пока не смою из бального зала всех, оставив тут лишь себя и еду.

Я произнесла про себя слово «процеллус», тронув кончиком языка нёбо, и сосредоточилась на своей раскрасневшейся начальнице. От голода у меня закололо в боку. Я попыталась побороть это ощущение и проиграла, вцепившись в плечи Шантильи немного сильнее, чем требовалось. Я развернула ее лицом к одной из официанток, которую прислало нам модельное агентство.