Диана Билык - Чудачка для пианиста

Николай Петрович ожидаемо не остановился, чтобы помочь, а гордо прошествовал вниз. Субординация и никакого вмешательства. Он и на уроках никогда не кромсал мой стиль пения и разрешал быть собой. Полная свобода, даже слишком полная. За это я его и обожала.

Но лежать трупиком со свернутой шеей внизу лестницы не очень хотелось: мог бы и подхватить за локоток.

Наша Академия – настоящее бомбоубежище. Старинное здание, широкие лестницы и темные коридоры, пропахшие облущенной побелкой и вековой пылью. Говорили, что лестница в подвал – это черный ход для слуг еще при царе. При каком именно, я не уточняла, не очень люблю историю. Успешно проспала ее на первом курсе, получила шесть баллов и ушла на каникулы довольная, как слон.

Когда мы подошли к классу, учитель неожиданно миновал нашу дверь и свернул в другую часть коридора. Я замерла и потянулась к затертой ручке класса. Ну, Кравцов часто был непредсказуем, может, надо что-то оркестровщикам сказать, не буду же я его допрашивать? Решила, что как раз успею распеться, пока он прогуляется к коллегам.

– Куда? – Он глянул через плечо и коротко махнул головой. – За мной.

– З-зачем? – Я подергала закрытую дверь. – А распеваться?

– Позже. Оставьте.

Я приблизилась к преподавателю. В эту часть коридора я ходила только тайком, так что сейчас почувствовала странный трепет и необъяснимое волнение. Будто что-то здесь случится.

Я остановилась рядом с Кравцовым и едва не рухнула от легкого запаха коньяка. Пришлось отодвинуться. Учитель был высокий, крепкий и довольно симпатичный – то ли цыган, то ли татарин. Казалось, в нем все складывалось безупречно: волевые решения, мужественность, конкретность, но вот была маленькая червоточина – любил выпивать. Не по-черному, но маленький саквояж, точно знаю, всегда прятал небольшую бутылочку горячительного напитка. Когда и как он пил, я не замечала, но вот специфический спиртной запах мой чуткий нос улавливал с первых секунд.

Кравцов прошагал дальше и распахнул передо мной дверь в оркестровую. Там стоял такой гам, что я невольно поморщилась. Трубы, тромбоны, саксофоны… И все это гудело, скрежетало и мучило мои нежные уши.

А еще плотный запах мужского пота и верхней одежды. Хотелось бежать, но музыка… звала.

Николай ткнул пальцем на свободный стул, предлагая мне сесть. Я? Могу послушать оркестр? Побыть в самом его сердце? А-а… Мечта всей жизни! Я неловко завалилась на сидение и прижала к себе рюкзак. Заулыбалась во весь рот и чуть не оглохла, когда над ухом замычал альт-саксофон.

=Настя=

Год, нет, почти полтора, если учитывать еще и вступительные экзамены, я тайком подслушивала репетиции оркестра под дверью. Прижималась к ней и впитывала в себя отдаленно-глухие звуки. Ох уж эта изоляция. Переливы живых инструментов не заменит ничто на свете: ни синтезаторы, ни компьютерные программы. Даже фальшь или нескладуха в ритме слушались по-особенному. Они казались чем-то необыкновенным и уникальным, а когда музыканты играли что-то из Армстронга или «Листья» Космы, я просто таяла и ловила экстаз. Да, это музыка! Хотя я больше люблю рок, но наш эстрадный оркестр вполне устраивал мои вкусы.

Николай Петрович ушел, я даже не заметила когда, а молодой и подтянутый дирижер среднего роста взглянул в мою сторону и, приветствуя, мягко кивнул.

Щеки вспыхнули, спина, как по команде, выровнялась, и я постаралась не упустить ни единого поворота дирижерской палочки, ни одной цифры 3 3 Каждая цифра включает в себя определенную часть произведения. Как правило это несколько десятков тактов. Это делается для того, чтобы на репетиции дирижеру было удобно объяснить оркестру с какого места нужно начать играть. , ни одного аккорда или коды 4 4 Кода – пассаж заключительной части произведения. . Вот так подарок от любимого преподавателя! Неожиданно. Потрясающе!

Когда заиграли мою любимую песню, нежную «Осенние листья», я прикрыла глаза и замечталась. Подпевала саксофону и испытывала распирающее счастье в груди:

«The falling leaves

Drift by the window

The autumn leaves

All red and gold…» 5 5 «Autumn leaves» Joseph Kosma

На запеве второго куплета кто-то мягко коснулся плеча. Я замолчала, распахнула веки и уставилась в строгий серебристый пиджак дирижера.

– Твой выход, – он кивнул на микрофон, что одиноко возвышался в углу между громадными колонками.

Я обернулась, чтобы убедиться, что мужчина ко мне обращается, но уперлась взглядом в застекленную студию.

– Тебе, тебе говорю, – он перекрыл мягким тенором рокот музыки, пальцами показал оркестру знак «меньше», и все в одно мгновение заиграли тише. – «Листья» знаешь?

– Конечно, – выдохнула я и потерла о вельвет рюкзака вспотевшие пальцы. А если я не справлюсь? А если облажаюсь? Это не в группе отрываться и петь, как захочу – здесь нужно показать себя во всей красе и не рухнуть с разбега лицом в грязь. А я даже не распелась, вот Богиня Музыка посмеется надо мной!

– Ты справишься. – Дирижер моргнул голубыми глазищами, сжал коротко пальцы на моем плече и быстро вернулся на свое место.

Я отметила блеск его пшеничных волос, собранных в хвост на затылке, и крупные губы. Краса-а-авчик. Теперь, главное, не влюбиться невпопад, а то я такое умею и практикую.

Рука с палочкой потянулась вверх, и дирижер, как волшебник, нарисовал в воздухе завитушку. Оркестр замолчал.

– Алексей Васильевич! – выкрикнул кудрявый парень, выглянув из-за альта 6 6 Альтгорн (Альт) – медный духовой музыкальный инструмент. . – На тридцать четвертой цифре можно проработать момент?

– Вот сейчас и проработаешь, – спокойно ответил главный и приготовил руки. – Сначала! – Он бросил в меня строгий взгляд, растаял в мягкой улыбке и кивнул.

Я чуть не поперхнулась. Страшно же! Сейчас как напою им соль-мажор вместо ля-минора.

Пока играло вступление, я хваталась за микрофон охладевшими от волнения пальцами и держала колени вместе, чтобы не сильно дрожали. А когда пошел куплет, не заметила, как голос сам полился в колонки и вытянул чистые и глубокие ноты. Старалась не нагружать связки и петь расслабленно, но под конец все равно потемнело в глазах. Да здравствует адреналин! Люблю эти ощущения: когда сердце колотится под ребрами, как свихнувшийся зверек, а в голове будто взрывается фейерверк.

Импровизировать не стала, не хотела пугать народ, допела концовку в простом академическом стиле на чистых нотах, правда, позволила себе немного расщепить 7 7 Расщепление голоса – приём пения, при котором к чистому звуку примешивается известная доля другого звука, нередко представляющего собой немузыкальный звук, то есть шум. на пике.

– Ты всегда так поешь? – закрывая кабинет и оркестровую, спросил Алексей. Все уже разошлись, и мы выходили последними.