Диана Билык - Шарм, или Последняя невеста

Уходи, уходи, уходи, пожалуйста…

Генри зовет еще несколько раз, а затем проходит мимо баков и исчезает в морозной дымке улиц.

Облегченно выдыхаю, выпуская облако пара. Наши пути не должны больше пересечься. Плачу и грызу кулак, чтобы не скулить. Мне жутко холодно и невыносимо больно из-за того, что подвела отца. Я не смогу ему помочь. Не смогу спасти…

=Генри=

Когда Валерия выкрикивает: «Я думала, что вы другой!» – меня пробивает током. Затапливает цунами. Оглушающим, удушающим.

Прихожу в себя, когда девушка уже выпорхнула в общий зал и растворилась среди потно-пьяных и разодетых гостей приема.

Понимаю, что нельзя идти за ней: очень хороша. Осознаю горечь наших отношений – невозможно будет оградиться от чувств, я слишком уязвим сейчас. Нервы на грани, потому лучше держаться подальше от рисков и продолжать ждать лучший вариант. Невеста не должна мне нравится – это самоубийство.

Опускаюсь на стул и сжимаю руки перед собой до острой боли в пальцах. Не зашло с Лерой далеко – могу только порадоваться. Стираю с лица усталость: провожу ладонью вниз, цепляя прикрытые веки и холодный нос.

Неожиданно взгляд, будто кто-то направляет ярким лучом фонарика, цепляется за темный полушубок на спинке стула.

– Твой ж мать! – грохаю кулаком по столу. Приборы звеня расползаются в разные стороны и толкают бокал Валерии. Он подпрыгивает и переворачивается. Вода выплескивается совсем рядом со мной, успеваю отодвинуться и поймать бокал на лету. Только пальцы сжимаются резко и сильно, и тонкая ножка с хрустом отламывается, а головешка падает на кафель, разлетаясь на осколки.

Вот так разбивается моя жизнь. Но разве не треснула она со смертью родителей?

Время лечит. Частично правда, частично заблуждение. Потому что близкие люди никогда не забываются, раны от потерь не заживают – разве что ты привыкаешь к боли, оттого и кажется, что ее меньше.

Осторожно снимаю со стула лоскут меха, что укрывал плечи Валерии. В порыве тягучих и болезненных воспоминаний тяну его к губам и вдыхаю легкий запах цитрусов и полевой ромашки. Она даже пахнет по-особенному, нельзя мне с ней, чувствую, что цепляет. Крепко так, волшебно.

Если бы не проклятие. Если бы не оно…

Выглядываю в зал, ищу взглядом малиновое облако, но не нахожу. Куда она пропала? В уборной?

Проверяю, но Леры нигде нет. Отбрыкиваюсь от гостей занятым видом и короткими «конечно», «позже», «благодарю».

Ищу взглядом квадратную голову Егора, но охранника и след простыл. Да и не надо, я сам должен решить этот вопрос. Не хочу никого вмешивать, лишние глаза и уши ни к чему.

Может, Лера на машине?

Валентина все еще совращает моего инвестора, чтобы добраться до его штанов и желательно – кошелька. Так противно от этого, что я стремительно ухожу, только бы скрыться с ее глаз.

На мой вопрос о белокурой девушке консьерж кивает в сторону улицы, где сквозь стекло видна снежная декабрьская ночь.

Лера на мороз выбежала в одном платье?

Меня толкает в грудь острое чувство вины. Зря я так резко, нужно было аккуратней проверить ее порядочность. Вот же идиот!

С душой нараспашку, зажимая в руке меховую накидку, вылетаю на улицу. Холод проникает под ткань рубашки, отчего меня бросает в дикую дрожь.

Валерия бежит далеко впереди по улице, как будто летит. И до меня долетает мерное постукивание каблуков. Тук-тук-тук-тук…

Кажется, мое сердце умирает в этот момент: она так похожа на танцующую куколку. Нет, бегущую куколку, что захватила мою душу одним взглядом. Не ведьма ли? Какие глупости лезут в голову от усталости и перенапряжения.

На улице глубокий минус, а Лера в тонком шелковом платье, но ее облик и очертания такие… Такие волнующие, что я снова замираю. Сдохну ведь от этих отношений, перестану дышать, но все равно лезу на рожон. Полный крах!

Не замечая холода, бегу за Валерией. Волнистые волосы частично выбились из прически и золотыми лентами вьются за ее спиной. Быстрая, как горная лань. Приподняв юбку, скользит по морозной улице и не оборачивается. Ну, дорогуша, даже если я тебе противен, не по-человечески будет бросать тебя одну.

Еще несколько секунд – и Лера растворяется в темноте между зданиями. Только слышится легкий шелест юбки в тихом морозном воздухе.

Найду, отдам полушубок, отвезу домой и можно будет забыть о вложенных попусту средствах. Ни грамма не жалею: в этой встрече есть свой необыкновенный шарм, и я запомню этот день надолго.

Натыкаюсь на светлые туфли: каблук высокий, модель вычурная, как и малиновое платье. Развалились в снегу и еще теплые от ее ножек. Смеюсь, прижимая их к себе, и спешу дальше. Так и хочется заорать на всю улицу: «Золушка, выходи!» А она, глупая, прячется.

Долго ищу и упираюсь в тупик.

– Валерия, где ты? Замерзнешь же, дуро… – спохватываюсь. Обидится же! Поправляюсь: – Лера, выходи.

Но она не отвечает. Растворилась в темноте улиц, словно снежинка, что упала мне на нос и вмиг стала водой.

Я иду назад и понимаю, как промахнулся. Стоит ли пробовать, чтобы потом жалеть? Мачеха слишком плохо знает свою приемную дочь. Чтобы не сказать больше: она совсем не знает девочку и осознанно хочет от нее избавиться. Или за счет слабости падчерицы мечтает пополнить карманы младшей дочери. Нечестно ведь.

Уже на выходе из тупика мне слышится короткий, едва различимый всхлип.

=Валерия=

Тело пронзает холодными стрелами, но я стискиваю губы до боли, сжимаюсь как пружина, стараясь не шуметь и не выть от беспомощности. Я привыкла идти по жизни, сцепив зубы. Терпела удары мачехи по лицу за мелкие проступки, молчала, когда она орала на меня за то, что я – любимая дочь отца. Бесконечное: «Ты сделаешь папочке только хуже, попробуй только пожаловаться, пошла вон с моих глаз, страшилище!» И удары, бесконечные удары по щекам, иногда по губам. Даже сейчас я словно чувствую, как под кожей растекается жар от ее прикосновений. И я молча уходила, потому что не могла себя защитить. Не могла дать сдачи. Пять лет личного ада превратились в настоящую школу жизни.

Комкая в кулаках холодную ткань платья, молюсь, чтобы Север не услышал мое дыхание. Это гиблое спасение мне ни к чему. Лучше на улице замерзнуть, чем потом душу рвать. Знаю, что мамаша не оставит меня в покое и все равно бросит кому-то в койку, только бы выплыть из долгов, но сейчас я до ужаса боюсь одного – столкнуться снова с золотым взглядом и утонуть в нем.

Тихие шаги умирают в глубине домов, я облегченно выдыхаю и позволяю себе всхлипнуть. Получается слишком громко. Быстро замыкаю боль в себе и сворачиваюсь в клубок еще плотнее: меня не должны заметить.

Пусть Генри отойдет подальше, тогда можно будет выбраться из укрытия и побежать домой. Не представляю, как я это сделаю без обуви и одежды, но мне уже все равно. Всего-то несколько кварталов вверх по проспекту: там живет тетя Леся – единственный чужой человек, что ближе всех родных.