Мария Зайцева - Элли и Звери

Нет, во сне я вижу маму. Она обнимает меня, гладит по голове и шепчет что-то о том, что Элли обязательно доберется по дороге из желтого кирпича до цели.

И потом попадет домой. Я верю маме. Она никогда не обманывала.

Я очень хочу домой.

Очень.

Вообще, странно, что я именно маму во сне увидела, а не бабу Шуру, например. Потому что ее-то я помню куда как лучше.

А мама…

Мама – это практически мираж. Что-то далекое, что-то, словно не со мной происходящее.

Как, наверно, и вся та глупая ситуация, в которой я оказалась.

Я, пока добиралась до места на перекладных, успела переосмыслить свое положение, обдумать его. Понять, где я прокололась, как умудрилась так подставиться. Короче говоря, было у меня время. А вот ответа на вопросы не было. По всему выходило, что так попасть могла любая.

Но попала я.

Непонятно, почему.

Никому зла не делала, жила себе и жила, старалась выбраться в нормальную жизнь после детдома.

Очень плохо в тринадцать лет потерять семью. Обычному ребенку. Но не тому, кто потерял эту семью задолго до самой физической смерти родителей. Мамы.

Моя мама была наркоманкой. Я помнила ее нормальной первые семь лет своей жизни. А потом… Уже нет. Или под кайфом, или в ломке, или в депрессухе.

Мама, конечно, не всегда такой была, родилась я в нормальной семье, но потом отец погиб, а она… Она просто не вынесла. Сломалась. Потерялась в своем горе, забыв о том, что у нее есть ребенок и ему нужна мать. А еще ему нужно есть, спать, одеваться во что-то, ходить в школу.

Я очень быстро повзрослела и поняла, что моя дорога из желтого кирпича, про которую когда-то читала мама, свернула не в ту сторону.

В доме стали появляться случайные люди, маму бросало от полного равнодушия в виноватые слезы и поцелуи…

И неизвестно, что было хуже для меня.

До десяти лет спасала баба Шура.

Формально она мне была никто. Так, соседка по дачному дому. Но реально… Она мне маму заменила. Я и прожила у нее все эти годы. И в школу ходила тоже там, в Витязево.

Опеке было глубоко наплевать тогда на меня, хотя мама на учете стояла, само собой.

И, в принципе, не могу сказать, что у меня не было детства. Было. И даже в какой-то степени счастливое. С морем, солнцем, бесконечными проделками, игрой с такими же мелкими, как и я, пацанами.

Почему-то только с мальчишками водилась, подружек не было.

Короче говоря, счастливая я была. Худая. Черная от загара, в поношенных шортах и драных футболках, с вечно сбитыми коленями и ссадинами по всему телу. Веселая и заводная.

А потом умерла баба Шура.

Неожиданно и быстро.

И про меня вспомнила опека.

Мать, которую я тогда не видела уже год, окончательно потеряла человеческий облик, и ее лишили родительских прав. По-моему, она этого так и не поняла, потому что к тому времени уже плотно сидела на крокодиле, а это – путь в никуда, все знают.

Я до сих пор жалею, что увидела ее такой. Хотя… Я умею защищаться. И тогда, глядя на опустившуюся наркоманку с колодцами на руках, я не видела свою маму.

Нет, моя мама – она другая. Она заботилась обо мне, пела песни про Элли и Тотошку…

Моя мама умерла. Тогда. Вместе о отцом. Разбилась на горном серпантине.

А это… Это не она.

Я помню, как я развернулась и вышла из квартиры. Вернулась на старую дачу бабы Шуры, да так там и просидела, пока тетки из опеки не нашли.

В детдом я попала в десять лет.

И сразу прочувствовала на своей, вполне себе дубленой, шкуре, что такое – казенный дом. Что такое – детская жестокость, прописка, проверка и прочие радости, о которых все знают, но как-то не принято говорить. И думать.

Детдом был вполне современным, считался неплохим, ненормальных и слишком агрессивных там не было. Спонсорская помощь поступала регулярно, и нам даже кое-что перепадало.

Понятное дело, что десятилетних детей никто не усыновляет, потому я просто затаилась, как звереныш, и ждала, когда смогу выйти оттуда.

Несмотря на внешнее благополучие и довольно лайтовую обстановку, насмотрелась я всякого. И на уровне интуиции почувствовала, что здесь нельзя давать слабину.

Ну, в принципе, я никогда не была слюнтяйкой и боякой, потому и здесь отпор давала без всяких сомнений.

На территории детдома была своя ремонтная мастерская, и прикольный чувак дядя Серега пытался привить мальчишкам любовь к технике.

Я попала туда случайно… И пропала.

Настолько я была очарована сложностью механизмов, устройством машины, тем, как из откровенно ржавой херни получается что-то, умеющее ездить, двигаться, что первое время просто приходила и сидела в стороне, открыв рот и наблюдая за ремонтными работами.

А потом стала помогать.

Дядя Серега, хоть и относился ко мне скептически, потому что девка, а значит – дура, потом поменял свое мнение. Особенно, когда у меня стало получаться.

А когда я собрала сама, своими руками, мотор на старой копейке, причем так, что он реально заработал… Ну, короче говоря, дядя Серега одобрительно хмыкнул. Что в переводе на нормальный язык обозначало восхищение.

А я поняла, что знаю, чем буду заниматься всю свою жизнь.

С тринадцати лет я стала зарабатывать. Опять же, не без помощи дяди Сереги.

Он поговорил насчет меня со своим знакомым, у которого была автомастерская, и тот, без особого желания, само собой, но все же взял меня к себе. Понятное дело, никакого официального проведения и за гроши, но мне тогда и того было достаточно. Я кайфовала, занимаясь любимым делом, да еще и бабки за это получая!

Так и прошло все время, что я провела в детдоме. Я училась, по вечерам работала в автомастерской, и жизнь, вроде как, налаживалась.

У хозяина, Кости, были постоянные клиенты из числа местных байкеров, в мастерской постоянно кто-то из парней крутился, и я очень неплохо с ними общалась.

Меня, худую, страшненькую, вечно чумазую, в безразмерном комбезе, все воспринимали или пацаном или этакой дочерью полка, руки не распускали и похабщины не позволяли себе. А парочке утырков, не местных и потому смелых, очень быстро разъяснили ситуацию. В принципе, помощь мне не требовалась, я и сама могла нехило гаечным ключом отоварить, но хотят парни почувствовать себя защитниками, да флаг им в руки!

В шестнадцать я из остова старого мотоцикла, притащенного со свалки, собрала первый байк.

Конечно, он был страшненький, но внешний вид очень неплохо компенсировался шустростью.

Тогда же приняла участие в гонках.

У нас, на юге, всегда тепло, неплохие дороги, да и бездорожье тоже не подкачало.

Было, где развернуться.

Мне, все время крутившейся в развеселой байкерской тусовке, дорога туда просто прямая намечалась.

А я и не сопротивлялась.

Кайфовала.