Анна Владимирова - Последнее желание повелителя

Я вздрогнула. Наэлектризованные нервы искрили сами по себе, а тут еще эти фокусы!

– Не делайте так, пожалуйста, – выдохнула, ускоряясь. Напряжение наполнило свинцом все тело, и мне хотелось побыстрее остаться одной. Я не знала, что сделаю первым, как только за мной закроется дверь… но никак не ожидала что просто замру посреди гостиной своего номера, пялясь на роскошный ужин, накрытый на столике…

Красивая клетка… и питание королевское. Развернувшись на носках, я зашла в ванную, на ходу снимая с себя пиджак. Никогда не чувствовала себя так, как сегодня. Мне все казалось, будто я приняла заказ на убийство, только самой себя. А заказчик – этот мужчина! Этот Повелитель! Кто он такой? Откуда такая власть и такой громкий проект? Я едва не сломала кран, сжав ручку с такой силой, что та аж жалобно скрипнула.

Я уже не понимала, хочу сделать свою работу блестяще, чтобы прикоснуться к этому памятнику истории… или разнести тут все к чертям, чтобы горело в аду. Но не мне решать, принимать ли эти извинения от могущественной расы или нет. Я бы… Я бы ему в сердце нож воткнула! За всех, кто не выжил в те страшные дни!

Звонок на мобильный, брошенный на диване, отвлек, и я, отряхнув пальцы от воды, поспешила ответить.

– Женька, – послышался голос брата, – привет! Ну рассказывай! Обещала же позвонить!

Я со стоном опустилась на диван и подобрала ноги, обнимая ступни рукой. Будто мне снова пятнадцать, ей богу.

– Я жива, – проскрипела, чувствуя себя на сто лет, а не на двадцать пять.

С экрана мобильного на меня смотрел мой брат – такой же жгучий брюнет, как папа. Очень на него похож… Только глаза мамины – небесно-голубые.

Как же это все было странно! Я знала, что прошлое отзовется, когда ступлю на эту землю. Но я не была готова посмотреть ему в глаза. Да еще и такие… Нам с братом обоим повезло выжить тогда в пустыне благодаря родителям, отдавшим за нас жизни. Мне было пятнадцать, а Сальве – семь. И меньше всего мне хотелось касаться последствий собственными руками – ступать босыми ногами по холодному мрамору, рисовать наброски, слушать эхо в пустых залах этого памятника… Если бы я знала! Ноги б моей тут не было!

– Круто же! Покажи вид! – вывел Сашка из ступора. Всегда веселый и неунывающий, он был моей поддержкой во всем. Но сейчас я говорила с ним будто из склепа, и его оживление звучало столь неуместно… Будто и не понимал, где я. Но я и правда чувствовала себя вдвое старше, а Сашка будто через свои голубые глаза на мир смотрел и видел все прозрачным и безоблачным.

– Поверь, у вас в Питере лучше…

Так случилось, что Россия стала моим домом после тех страшных событий. Сначала мы жили в реабилитационном центре в Санкт-Петербурге, а потом перебрались во Владикавказ, куда меня забрал Санесатти, мой учитель. Тогда мне казалось, что я тоже умерла там, в пустыне. Жизнь изменилась настолько, что стала абсолютно незнакомой в самых мелких деталях. Под ногами больше не было песка, заменявшего порой воздух. В горах Владикавказа все было по-другому – другие люди, другая земля, другой язык и обычаи. Надо сказать, что не все прижилось, и мне до сих пор снились песчаные бури ночами, а стопы временами горели, будто я все еще стояла на раскаленных камнях.

И только с дочерью я чувствовала себя дома.

– Саш, как там Малявочка?

Я называла ее Малявочкой, но, вообще, ее звали Мальвой, в честь бабушки.

– Да вот, пищит за тобой…

Рядом что-то буркнуло, стукнуло, экран дрогнул – потасовка прошла успешно, и я наконец увидела своего ребенка. Каждый раз сердце сжималось, когда я смотрела в ее глаза. Мальве было семь, но она уже ходила в третий класс, и это вообще не было моей заслугой. Куда спешил этот любознательный ребенок было непонятно. Она уже читала и писала, знала английский и русский. Кажется, каждый раз, возвращаясь из очередной поездки, я находила совершенно другого человечка, на год старше и мудрее.

– Мама, привет, – как всегда серьезно обратилась она ко мне. – Ты устала.

– Немного, – слабо улыбнулась, глядя на короткие торчащие темные волосы. Мальва не любила расчесываться до драки. И даже коротко стриженные, ее упрямые кучеряшки путались будто специально. – Я скучаю по тебе.

– И я. Ты скоро приедешь? – И этот ее серьезный взгляд, постоянно напоминавший ее отца. Наверное, будет преследовать меня всю жизнь. Иногда мне казалось, что я заслужила эту пляску на углях… Но потом вспоминала, что имею право на свободу, и никто у меня это право не отберет.

– Пока не знаю, – постаралась растянуть губы натуральней. – Но мне повезло. Помнишь, я говорила, что для меня важно, чтобы у меня все получилось в этой поездке?

– Да, – кивнула она.

– Возможно, у меня все получилось. – Угу, нажить себе ворох неприятностей. – А когда вернусь, останусь с тобой…

– Навсегда?

– Я больше всего этого хочу. – Горло сдавило спазмом, но я продолжала ей улыбаться, понимая, что ничего не могу скрыть. Да и она у меня слишком проницательная, чтобы вестись на мою ложь. Но так, наверное, все родители устроены – беречь ребенка от всего, что может расстроить. – Как в школе дела?

– Нормально…

– Она не общается с училкой по истории, – отозвался брат рядом. – Меня в школу вызывали.

– Она мне сказала, что шейх Шахбут правил только до середины века, но он же жил двести пятьдесят лет…

– Малявочка, – покачала я головой, улыбаясь, – ну никто же не знает, что он был оборотнем и правящим… Мы же не говорим людям, помнишь?

Мальва насупила курносый нос:

– Но это же неправда.

С правдой у Малявочки были взрослые отношения – она принципиально говорила только правду, от чего у нас были нелегкие отношения с внешним миром.

– Это безопасная неправда, понимаешь, – стиснула я экран мобильного. – Если бы учитель по истории с тобой согласилась, и люди бы о нас узнали, началась бы жуть жуткая!

– На нас бы охотились? – задрожал тревогой голосок дочки.

– Скорее всего, – осторожно кивнула я. – Боялись бы точно. А так – мы живем спокойно, где хотим. Здорово же!

На самом деле, здорового было немного. Да, мы были свободны, но по сути – оборотни являлись самой ущемленной расой из трех, помимо людей. Такие, как этот мой заказчик, жили на востоке и считали себя чуть ли не высшей расой. Надменные, жестокие, они лишь делали вид, что живут со всеми в мире, но долгое время не упускали возможности уязвить самых слабых – таких, как я. Только после того противостояния десять лет назад что-то поменялось – и оборотные вздохнули по-настоящему свободно. Только стоило это дорогого. А мне с Сальвой – всего. Была еще третья раса – почти люди, но их называли ведами. Тоже не подарок. Одно время с ними было также сложно, но появился один среди них, который, наконец, остановил междоусобицы. Говорят, что он же прекратил и самоуправство этих повелителей востока. И, вот уже десять лет, было тихо и спокойно. Но мне от этого было ни холодно ни жарко.