Михаил Туркин - Путь поэта

Только со мной, вы станете известной;

не увидел лучше вашей-промежностей.

Не пугайтесь, не нарушу боле ваш покой;

не нервничайте по пустякам, и мелочам…

Вы скоро всё поймёте, поставив за упокой -,

свечу, её не стоит ставить даже сволочам!

Не бойтесь ветра, что сбивает вас с ног;

я не нужен вам , и любовь моя верная…

Для вас я простой мальчишка, и щенок -,

лишь после жизни полюбите наверное.

Не ждите больше в дверь моего звонка -,

и не пугайтесь ночных шорохов у дома.

Весенняя капель теперь для нас звонка;

я как Чапаев, не переплыл Урала, Дона!

Муж называет вас Анчухой и Шлях-вой;

а любит только за жопу, до жару, нагой.

Ему надо всыпать 200 ударов, с лихвой!

И, наподдать под зад коленом, с ногой…

Он не вспомнит о вас, как я под вечер;

не вздохнёт с грустью, о небе вечном…

Здесь протяжно задувает в душу ветер -,

да, в трубу; под луною ничто не вечно.

***

О, Аня, Анюта: ты была мне всем!

Не верил, что так было возможно:

и ты отдавала себя на благо всем… (ты чего, совсем?!)

Но если двое спать хотят-то можно.

Тебе близот тот, кто часто около;

к нему, ты заползаешь на колени…

Я летел на встречу к ней, соколом, -

устав от здешней скуки, на колени.

Анна меня не поняла, и сей жертвы;

её мыслишки загорались с порохом.

Сам для неё тогда был вроде жертвы, -

она меня обжигла своим всполохом!

Моя Анечка, канули в лету наши годы.

В эротчате остались шлюхи – за токены.

Всегда отстаёшь от современной моды

в них нет чувств, – они все как манекены!

Да, ты оставила меня одного, Анюша;

в тебе не было больше мне смазки…

От другого парня твой сынок Ванюша:

не мне-ему читаешь на ночь сказки!

Я стеснён домом, и обстоятельства:

не позволяют, нам вместе быть; нет!

Твои колкости, вред стяжательства…

Привbлегия в силе, когда ты на мне.

Эй, любовь ты моя запаздавшая, -

не согреешь меня твоим теплом!

А первая любовь уже поддавшая -,

жару; словно, я не за тем стеклом.

Ай; ты нежность моя, полумесяцем, -

стелилась по дороженьке, дальней.

Луна посещает тебя всяким месяцем;

чтобы слёзы твои стали хрустальней!

Ой, вы ветлы мои все побледневшие;

от ракиты горько плачет слезами ива!

Эх, виски мои от жизни поседевшие -,

как родник меж холмов, милой залива.

Не прощаюсь с теми губешками, алыми;

говорю: до свидания, до скорой встречи!

Пленён нижним зевом, губками малыми -,

отблагодарите меня за пламенные речи.

***

Баба Ира очень хочет, умереть;

но, куда-то подевалась смерть…

Ах, ты подлая плутовка, с косой -,

а на улице постоит дева с косой.

Соседи её называют: «Дюплекс»;

с нею жить нужно в доме дуплекс!

Неприятно вредная и злая бабуля, -

с виду щенок, но тянет на пит-буля.

Весна приходит, бабка не рада;

ведь, эта весна станет хуже ада!

Бабулю не раз стукнуло: 86 лет;

ей стало трудно ходить в туалет.

У неё; уж, отекают и болят ноги, -

так её наказывают ангелы-боги…

Врачи к ней приходят, делают укол:

попросит: усыпите и оденьте чехол.

– Нет, мы давали клятву Гиппократа.

– Я старая; и то не шла за Понкрата!

– Или; допустим, на вас упадёт шкаф…

– Баба перешла на мат, они ей – шах. (ша)

А смерть сидит, молчит, и вздыхает, -

что же её Ира ждёт, зовёт, а не хает?

Верно, в 22 году будет мировая война;

потому, так сильно желает смерти она.

Бабка Ира, ты ещё немного поживи,

прибавкой к своей пенсии, – поживись!

С солнышком, – погрейся на скамеечке,

прикоснись к цветку; и, к старой леечке.

***

Утром восстанет мой отец:

варит кофе, сжарит яйцо…

Сынок; уже встал-молодец!

После сна помятое лицо.

Достанет сигарету с пачки,

с прищуром, улыбка с губ.

Жаль, у нас не было тачки;

он добр, но бывает, и груб.

С ночи, не выспались мы:

глядим в пустоту, вперёд.

Снега ссыпались от зимы;

и, до весны дойдёт черёд.

Ногу на ногу, – скинет тапок;

ты, чайку бы попил, а сынок…

И зажигалку положит набок:

закурит, – заклубится дымок.

Долго тянет свою папиросу:

раскуривает, любит покурить.

С дурака всегда мало спросу -,

ты должен девчонку охмурить!

Дым повис на кухне, белёсым:

Сильно воняет, не продохнуть.

Он обалдеет, а у меня слёзы!

Устаёт, и ему нужно отдохнуть.

Папка служит в УГРО милиции;

он ненавидит гадов, и сволочей;

Я не дорос ещё, до той юстиции, -

предательства, лжи, и подлостей.!

С дежурства пошёл-шайка воров;

им бы, обуть его, и скинуть в ров!

Ты нас почему не боишься, мужик;

и ножичком, возле него: вжик-вжик.

Батя достаёт с затвором ствол:

Я тебе кто шпана – старый вол?

Они ему: ты – это сам, что мент?!

И, в рассыпную сбегут-в момент.

Батя палит им из ствола, по ногам;

бандиты в ужасе, от них -шум, гам.

Сказал им: «вы не узнали? Я Борис;

у меня ж, нет ничего, несу домой рис…

У папы в деревне жили родители:

его батька-мой дед был водителем.

Мать-швеёй, меха сшивала гладко;

она обожала есть сладко, но гадко…

У бабки: застукал нас с малолеткой:

За живое меня схватил, сжал, и давил, -

– Да, тебя надо знакомить с клеткой!

Я бежал во двор, в поиске лопаты, вил.

Сына учил: "сынок, веди себя как босс;

и тогда тебя не прокусит злой барбос."

Наш батя был очень серьёзен и строг:

"по закону жить, – не попасть в острог".

И, все преступления, – он раскрывал!

У него никогда не бывало глухарей…

А вино; завсегда штопором открывал,

страховался, насушил сыну сухарей.

Папа делает всё, с особым смыслом:

много курит, дым стоит коромыслом.

Отец не додавал мне любви, лишка:

шутил, называл меня просто Мишка!

Этот человек был с большой буквы:

не любил есть лимон, не ел брюквы.

Но, сало любил, отведать, от души; (души)

рыбачил, водку не пил, а приглушил! (в глуши)

От него перегаром тащило за версту;

он не успел покатать меня на лодке.

Когда был в деревне, возил на плоту;

жил без умысла, нет ни одной ходки!

Как-то, взял меня в наш магазинчик;

я нечаянно вывихнул свой мизинчик.

В мясном отделе мы покупали обрезь, -

а мне тогда послышалось, что погрезь!

Недавно понял, обычно он так говорил;

нравилось пищу жарить и окно отворил.

Его голос был с хрипотцой, но интересен:

не жил без Высоцкого-его сильных песен!

Отец; даже, душу свою за друзей сложил, -

его один зэк из тюрьмы запросто уложил.

Для людей готов снять последнюю рубаху;

но, избивали его долго, а голову на плаху!

Для нас он не жив, не помер, и не воскрес;

под гнётом великой СССР – страна рампа…

Много выпивал водки и часто был не трезв;

у него в кабинете: стул, стол, на нём лампа.

Мы запомнили тебя, блудный наш папка, -