Елена Рахманина - Дочь мента

Чем старше я становилась, тем сильнее во мне росло чувство протеста и непонимания, а вместе с ними – безысходности. Мои слова никак не влияли на отца, он считал, что ему лучше известно, где я должна учиться, с кем общаться и дружить, кого любить и чью фамилию носить. Наверное, я могла бы стерпеть почти всё. Отец раз из раза проверял границы дозволенного, а они оказались настолько тонкими, что он с лёгкостью их пробивал.

Но вопреки надеждам отца, я вовсе не планировала выходить замуж за Игоря. Одна мысль о близости с ним вызывала во мне безумный ужас, я просыпалась в ночи от кошмаров о том, будто мы женаты, а я беременна. Моя кожа покрывалась холодным потом от страха, что я не успею получить высшее образование и сбежать. Именно об этом я думала последнее время. Именно эта мысль грела моё сердце и успокаивала ум. Сбежать. Скрыться как можно дальше от своего отца и семейства Лебедевых.

Да, очевидно, идея бредовая, ведь с таким отцом далеко я уйти не смогу, при желании он вновь вернёт меня и просто запрёт дома. Но я-то знала, что это может быть не самым строгим наказанием из тех, что уготовит мне отец, поэтому всячески отгоняла от себя страшные мысли.

Но всё же некоторые успехи в отстаивании собственных границ у меня имелись.

Кое-как удалось убедить отца, что дочь подполковника милиции должна учиться на юридическом факультете, а если юридический, то, конечно, самого престижного учебного заведения в регионе. Я даже не пыталась уговаривать отца отпустить меня в столицу, думаю, он чувствовал, что там потерял бы меня с концами.

Это же всего лишь учёба, заверяла я его, хотя на самом деле для меня она означала возможность найти путь к свободе.

Правда, отец видел меня в куда более подходящей, по его мнению, для девушки специальности, которой, как нам обоим было известно, я, скорее всего, и не воспользуюсь, но рассказать друзьям, что его дочка – будущий врач, отцу, несомненно, будет приятно. Он представлял меня в своих фантазиях студенткой медицинского университета и крайне разочаровался, когда я провалила вступительные экзамены на бюджет на выбранный им факультет. Дело здесь заключалось вовсе не в деньгах, а в факте того, что дочь Евстигнеева не стала лучшей. Планку во всех моих начинаниях он задавал самую высокую, и я должна была до неё добраться, если не хотела увидеть в его глазах очередное подтверждение бестолковости собственного пола.

Я находилась в настолько подавленном состоянии, доведённая до отчаяния его отношением к себе, которое резко ухудшилось после непоступления в мед, что в какой-то момент мне даже показалась здравой мысль признаться отцу, что я намеренно провалила экзамены, и попробовать поступить на следующий год. Но всё же я вовремя одумалась, осознавая, что медицина не моё призвание.

Его недовольство дочерью было настолько явным, а испытываемое мной чувство вины – острым, что я корила себя за проявленное своеволие, и это ещё больше развязало руки отцу в целенаправленном ущемлении моей свободы.

Почти весь первый курс я пыталась доказать отцу, что он не прав и я верно выбрала для себя специальность, но мои успехи в учёбе не производили на отца какого-либо впечатления, смягчить его удалось, лишь согласившись встречаться с Игорем.

В моей голове никак не складывались мотивы и побуждения родителя, отчего он считал, что знает лучше меня, как мне жить, почему вдруг решил, что специалист из меня выйдет никудышный, чем он руководствовался, желая отдать меня замуж за Лебедева?

Со временем я начала ощущать себя его атрибутом, который лишь дополняет Владислава Евстигнеева, но не является самостоятельным существом, имеющим чувства, желания и уж тем более собственные мозги. Поэтому он не считался со мной, ведь голова не будет задаваться вопросом о том, почему рука или нога не слушается. Такого просто не может быть.

Подобное отношение к себе я воспринимала как нечто естественное, привычное, ведь иное мне было неизвестно. Моё заблуждение развеялось после того, как отец привёл в наш дом новую жену с ребёнком от её первого брака.

Только на примере Вики я увидела, что к дочери можно относиться иначе. Нет, Маргарита Ивановна не являлась идеальной матерью, как человек она и вовсе меня пугала, а её жуткий, пропитанный непонятными для меня эмоциями взгляд побуждал едва ли не креститься. Но к Вике она относилась как к личности. Пусть глупой и поверхностной, но личности.

Когда мачеха разговаривала со мной наедине, её речь была полна стальных, по-арктически холодных нот, заставляющих меня ёжиться, но стоило нашу компанию разбавить кому-то ещё, отцу или гостю, как интонации принимали медово-елейные звучания, изливаясь патокой через край, резали мой слух своим лицемерием. А когда она говорила с Викой, то казалось, читает ей сказку на ночь, и я с завистью наблюдала эти сцены общения матери с дочерью.

Я была слишком взрослой, когда наша семья пополнилась новыми членами, и не хотела предавать память мамы попытками её заменить. Впрочем, такой вариант общения мне никто не предлагал. Мачеха отчего-то воспринимала меня как соперницу и врага. С одной стороны, меня раздражало присутствие в доме посторонних людей, с другой – отец перестал концентрировать на мне всё своё внимание и переключился на супругу. Её дочка волновала моего отца крайне мало, он скорее не замечал её и не обращал на неё внимания, и если моя жизнь была полна разнообразных запретов, то её – дозволений.

Меня засасывает в двери университета вместе с другими студентами, которые спешат вернуться на пары, и, подбегая к аудитории, я вижу, как на меня смотрит Виктория: мне не показалось, она всё видела, и скоро меня ждёт допрос с пристрастием. Я нервно сглатываю слюну, пробираясь на первый ряд, готовясь слушать и записывать лекцию, и понимаю, что сводная сестрица, решительно расталкивая всех на своём пути, стремится ко мне.

– Откуда ты знаешь Скуратова? – первое, что она спрашивает, кидая свою сумку рядом со мной. Я заглядываю ей в глаза и понимаю, что в данный момент её интересую вовсе не я и моя оплошность, которую она могла бы красиво обратить в свою пользу, придя домой.

– Я его не знаю, – вроде и вру, но на самом деле я ведь общалась с ним второй раз в жизни.

– Ульяна, – предостерегающе произносит она моё имя, – очевидно, что Богдану ты на фиг не сдалась, он что-то обо мне спрашивал?

Моя рука, аккуратно выводящая буквы в толстой тетради для лекций, дрогнула, размазывая чернила по листу, марая бумагу. Я сильнее сжимаю пальцы на ручке, стараясь не выдавать своего смятения. Зажмуриваюсь, зная, что сестра сейчас этого не видит за скрывавшими лицо волосами, и кусаю до боли губы, чтобы не выдать вслух своего разочарования.