Елена Рахманина - Куплю тебя. Дорого

Я не помнила её слёз, когда нам сообщили, что папа погиб. Помню только кромешную тьму, которая накрыла меня как одеялом. Я укуталась в него, а она проникла в каждую мою пору. Заполнила меня изнутри, и с того дня я больше не видела света. Не ощущала его. Мир погас.

Той осенью мне исполнилось восемь лет. А я чувствовала себя такой же старой и потрёпанной, как осенняя листва, гниющая на влажной земле. Ветер пинал меня, ударяя по щекам, пока я в одиночестве сидела на детской площадке, в то время как взрослые организовывали похороны.

Никого больше не интересовала судьба маленькой девочки, брошенной всеми, детство которой так резко оборвалось.

Тогда мне ещё никто не объяснил, что право быть слабой нужно заслужить. А пока не заслужишь, либо стань сильной, либо сдохни.

И до того дня я ещё не могла осознать, что мама меня не любит. Подобное невозможно принять и понять. Другой мамы я не имела, и казалось, что её холод, отстранённость и брезгливость – норма.

Чем сильнее она отталкивала от себя, тем сильнее я к ней тянулась. Любила её. Любила, как любит маленький зверёк, появившийся на свет в опасном тёмном лесу. Понимающий, что в нём его единственная защита – это мама. Инстинктивно. Так как природа заложила в живое существо чувство самосохранения. Ведь, действительно, кто бы меня ещё защитил от этого сурового мира. Никто.

Но почти сразу после похорон отца Инна исчезла.

И спустя пару месяцев на пороге объявился мужчина с документами, подтверждающими его права на долю матери в квартире. Оказалось, что Виктор – мой отчим. Они поженились вскоре после смерти папы. Слишком скоро. Но она и от него сбежала. Не знаю, как всё было на А она вернула долг за наш с дедушкой и бабушкой счёт.

– Спичка, ну пожалуйста, – Аня подходит ближе, вытягивает руки, показывая несчастного, жалкого на вид котёнка, – я буду за ним ухаживать. Честно-честно!

Гляжу на обоих, сдерживая рвущееся наружу отчаяние. В холодильнике шаром покати. Последнее время я только и размышляла, где взять деньги на еду и зимнюю одежду для сестры, потому что она почти из всего выросла.

Внутри вскипает гнев, лавой обжигающий всё, к чему прикасается. Он съедает меня. Пожирает заживо.

Я поднимаюсь на ноги, смотря сверху вниз на ребёнка. Вижу её беззащитное, полное надежды личико. А во мне лишь растёт злость.

– Аня, а чем ты будешь кормить его? – кричу на неё и слышу визгливые нотки в собственном голосе, царапающие воздух, как ногти стекло. – У нас жрать нечего, а ты притащила этого опарыша сюда! Чтобы утром его не было дома!

С каждым произнесённым мной словом глаза Нюты становились больше, круглее, наполняясь слезами. Можно подумать, это не её мамаша разрушила наши жизни, а я.

– Ненавижу тебя! Слышишь, ненавижу! Ты плохая сестра! Не-на-ви-жу! – выплюнув эти слова, Аня прижала несчастного котенка к груди и убежала в нашу спальню, оставив меня одну.

Во мне нет сил её утешать. Внутри лишь пустота.

Забралась в ванную. Вроде хотелось реветь, но не получалось. Выплакать все скопившиеся эмоции. Лютую ненависть, бьющуюся в виски, стоило вспомнить лицо Сабурова. Я закрыла глаза руками, прижимая ладони к векам, словно это могло помочь стереть с роговицы его физиономию.

Такой уверенный в себе, будто жизнь никогда не отвешивала ему оплеух. Читала о нём. Выходец из богатейшей династии. Спортивные достижения. Учёба в Англии. Пост во главе семейной компании. Весь мир у его ног. И я была у его ног.

Бог, поцеловав при рождении в лоб, устелил его путь лепестками роз, а мой – гвоздями. Вспоминая, как Ратмир смотрел на меня, сжимала кулаки всё сильнее. Столько превосходства было в том взгляде, будто я очередная букашка, которую он раздавит тяжёлым ботинком. А вскоре даже не вспомнит. А всё лишь потому, что ему повезло родиться в нужной семье.

Я тёрла кожу под горячими струями душа до красноты. До раздражения. Пока не стало больно до неё дотрагиваться. Но почему-то по-прежнему ощущала, как его пальцы касаются моих щёк или надавливают на макушку.

Память о каждом его прикосновении не смылась с меня, как я рассчитывала. Осталась на коже и жалила, заставляя испытывать острый приступ стыда. Весьма запоздалый.

У меня имелся серьёзный разговор к этой суке – Анжеле. Долго до меня доходило, что она просто подставила меня.

Она не появлялась на тренировках. Как мне казалось, намеренно избегая стычки со мной. Но чем дольше её не было, тем сильнее разгоралась моя фантазия. Вырву её космы вместе со скальпом.

– Серафима, пройди в тренерскую, – обратилась ко мне после отработки элементов Марина Юрьевна. Мой тренер.

Мышцы мягкие, горячие от долгих физических упражнений. Занимаясь, я забылась. Погружалась в себя, оставляя все проблемы за пределами спортивного зала. Будь у меня возможность, я бы и вовсе не покидала территорию «Крыльев».

Несмотря на мой дурной нрав и неблагополучную семью, тренер проявляла ко мне благосклонность. Не знаю, жалость руководила ей или надежда на моё светлое будущее. Возможно, и то и другое.

Усаживаюсь на стул, вытянув ноги в обтягивающих чёрных лосинах, приготовившись выслушать очередные наставления.

– Спичка, впереди соревнования, но ты сейчас находишься в самой плохой своей форме. Даже не знаю, имеет ли смысл тебе участвовать, – слова прозвучали как гром среди ясного неба.

Марина Юрьевна говорила спокойно, рассудительно. Видно, что готовилась к этому диалогу не первый день.

Я вся подобралась. Села прямо и посмотрела на тренера, выискивая в её глазах сомнения. Но их не было. Да я и сама знала, что она права.

С того момента, когда дедушку госпитализировали, я только и делала, что выживала. Отбивалась от отчима, лавировала между посещением больницы, заботой о Нюте и тренировками.

– Марина Юрьевна, – в моём голосе мольба, – прошу вас, вы же понимаете, что, если я пропущу соревнования, меня даже не станут рассматривать в резервный состав сборной. Мне нужно показать себя.

– Не знаю, что ты собралась показывать, Спичка. Если других девочек мне приходится сажать на диету, то ты выглядишь как жертва Освенцима. Тощая, под глазами синяки. Да и не только под глазами. Я всё понимаю, вижу, как ты стараешься, но если так и дальше продолжаться будет, то ничем не смогу тебе помочь.

– Пожалуйста, – горло сдавливают рыдания, я чувствую, что могу потерять всё, если меня лишат моей мечты.

Тренер смотрит строго. Нет в ней жалости и сострадания. Как бы она ни была ко мне лояльна.

– Серафима, конкуренция слишком высока, чтобы давать кому-то поблажки. Возвращай свой прежний уровень или уходи. Больше месяца я не могу тебе дать.

Вышла из кабинета, пообещав исправиться. Но что я могла сделать? Куда мне деться от отчима, от безденежья? На моих руках больной дедушка, лежащий в больнице после инсульта. Скоро его выпишут и мне нужно будет искать человека, который помог бы за ним ухаживать. И маленькая сестра. И всё всегда упирается в деньги. А их у меня нет.