Анна Веммер - Мы никогда друг друга не любили

***

Мы выбираемся наверх, туда, где начинается лес. У меня в кроссовках противно хлюпает вода, идти довольно тяжело. К счастью, несмотря на ночь, на улице довольно тепло, и я могу снять мокрую толстовку. Жаль, нельзя снять джинсы, они тоже противно прилипают к коже. Уже почти светло: в это время ночь длится едва ли час. Пожалуй, рассвет над морем с его мягкими красками и нежным рассеянным светом заслуживает особого внимания, но я могу думать лишь о том, что Виктор рядом.

– Стой, – говорит он, – дай сюда.

Прежде, чем я успеваю сообразить и начать отбиваться, он поднимает меня на руки с такой легкостью, словно каждый день привык таскать взрослых девиц.

– Я могу идти сама!

– Ага.

Естественно, ему плевать на мое мнение, а я слишком устала, чтобы спорить. Некоторое время я пытаюсь держать спину ровно и лишний раз к нему не прикасаться, но не выдерживаю напряжения и с облегчением прислоняюсь к его груди. Меня вновь окутывает аромат терпкого мужского парфюма – и губы, было успокоившиеся, начинают гореть.

– А теперь, когда ты не отвлекаешься на то, чтобы не убиться в мокрой обуви, слушай, как мы поступим. Не перебивай и не спорь. Во-первых, уйми свою ненависть и прекрати на меня шипеть, по крайней мере, на людях. Если кто-то за тобой приглядывает, то может и фоткать, и записывать видео. Соображаешь? Наш загадочный автор может творить не только литературно, но и наполнять блог визуальным контентом. Поэтому никаких скандалов на публике. А еще я проверю всех твоих друзей и знакомых, особенно эту активную Лиану.

– Она ни при чем!

– Не сомневаюсь, что ты в это веришь. Однако хочу убедиться сам. Не лезь мне под руку, понятно?

– Да, – угрюмо бурчу я.

Мне совсем не улыбается, чтобы Виктор Островский лез в мою жизнь своими лапами, но страх, что все вскроется и в блоге появятся наши имена сильнее ненависти, страха и обиды.

– Чудненько. А еще ты не будешь заходить на тот сайт. Ни для того, чтобы прочитать записи, ни для комментов. Забудь о его существовании.

– А если появится что-то новенькое?

– Я с тобой любезно поделюсь. Я серьезно, мои айтишники будут отслеживать твой трафик…

– Что?! Нет!

Я не хочу снова оказаться в зависимости от Островского! Я не хочу, чтобы его люди лазили в моих мессенджерах, соцсетях, истории! Не хочу, чтобы ему докладывали, что я гуглю и какие статьи читаю.

– Да я как бы не спрашиваю у тебя разрешения, а уведомляю. Если тебе интересно, я и так за тобой слежу, я же не через хрустальный шар определил, что ты едешь сюда.

Я теряю дар речи. А вместе с ним приобретаю дикое, почти неконтролируемое желание зубами вцепиться в шею сволочи. Тем более, что она очень близко, можно во всех деталях рассмотреть напрягшиеся мышцы и небольшой шрам, которого я до сих пор не видела. Хотя я и в глаза-то ему смотрела всего пару раз с момента регистрации.

– Ненавижу тебя!

– Не сомневаюсь. Так вот, не лезь в эту клоаку. Тот, кто ведет блог, может тебя засечь и использовать это в своих целях. Не хватало мне еще слива твоих эротических фоток.

– У меня нет эротических фоток!

– Скучно живешь, – хмыкает Островский.

Мы сворачиваем на облагороженную тропинку, ведущую к отелю, и я понимаю, что как ни старалась, далеко все же не ушла. Слишком быстро выдохлась и забилась в первый попавшийся укромный уголок.

Не знаю, что я должна чувствовать, возвращаясь в отель на руках у бывшего мужа, но я чувствую облегчение. Я никому не рассказывала о последнем разговоре с отцом и, пожалуй, Виктор – последняя кандидатура, которая пришла бы мне в голову, чтобы выговориться. Но ему оказалось рассказать проще. И он не сделал того, чего я боялась от окружающих: не осудил.

– И еще кое-что. Пока я не прибью эту мразь, влезшую в мое (ну и твое по совместительству) прошлое, ты будешь жить у меня.

– ЧТО?!

Я так громко восклицаю, что Островский от неожиданности едва не роняет меня прямо в мокрую от росы траву.

– Нет! Я не буду с тобой жить!

– А где ты будешь? В отеле? Куда может войти кто угодно? Или снимешь квартиру? Где ты собираешься жить, Аврора, зная, что кто-то наблюдает за тобой, ловит каждое твое слово, чтобы выкатить очередную статейку? Башня из стекла и бетона, где ради пропуска надо разве что не жопу изнутри показать, отлично подходит.

– Я не могу с тобой жить, – тихо говорю я в надежде, что Виктор, который протягивал мне руку, чтобы помочь выбраться из холода, вернется и поймет.

– Придется.

Мы подходим к домику. Внутри горит свет и видно фигуры: кажется, мои не спят. Мне снова стыдно за то, что сбежала и никого не предупредила. Да я бы убила, если бы кто-то так сделал!

Вдруг становится смешно: мы останавливаемся возле двери, как будто вернулись со свидания и теперь прощаемся. В кино на этом месте обычно следует или поцелуй или жутко неловкое «пока». Но мы не в кино. Я мечтаю как можно скорее оказаться внутри, в тепле и вдали от Островского. Единственное, что этому мешает: сам Островский, сжимающий мое плечо и не дающий уйти.

– Я не превращусь в принца. Не стану зализывать твои раны и вытаскивать тебя из ямы. У нас есть общая проблема и, решив ее, мы расстанемся, как и планировали.

Его голос ниже обычного, с легкой хрипотцой. А темп речи размеренный и чересчур медленный, будто слова даются Островскому с трудом. Я чувствую ком в горле. Заговорить получается не сразу.

– Я миллион раз задавала себе тот же самый вопрос. Почему я даже не попыталась тебя остановить тогда. Пыталась найти какие-то причины. Логику. Даже где-то вычитала подобный совет, о том, что лучше лишиться девственности, а не жизни. Но правда в том, что я просто испугалась. Не нашла в себе сил бороться. И, наверное, действительно виновата сама…

Я всхлипываю, не сдержавшись, и Островский делает то, чего я меньше всего от него ожидаю: привлекает меня к себе, заключая в объятия. Я слышу и чувствую, как бьется его сердце, замираю и даже дышу через раз. Мне кажется, никто и никогда меня так не обнимал. Разве что бабушка в далеком детстве.

– Нет. Не виновата. Но платишь все равно ты. Это несправедливо, но это жизнь, котенок. Учись ее жить.

Открывается дверь домика, Виктор разжимает руки, и я резко отшатываюсь, поспешно вытирая слезы. Лиана с облегчением выдыхает и кидается мне на шею с возгласом «Убью!». Она так крепко меня обнимает, что, кажется, вот-вот задушит. А когда чуть успокаивается, и я оказываюсь на свободе, Островского уже нет на крыльце: перемахнул через перила и скрылся в своем домике.

Опять перепахав мне всю душу.

Виктор

Остаток ночи она мне снится. Аврора.

И хотелось бы сказать, что это милые, трогательные сны с глубоким смыслом и теплым чувством, но нет. Это те самые сны, после которых просыпаешься с каменным стояком и весь день чувствуешь себя неудовлетворенным.