Анна Веммер - Мы никогда друг друга не любили

Я злюсь. Хочу убедить себя, что на нее, но в итоге признаю, что все же на себя. За то, что не сдержался, за то, что захотел. И самое главное: за то, что все еще хочу. Я так старательно избегал ее все годы совместной жизни, что почти убедил себя: схожесть с Надей совсем не трогает. Я всего лишь допустил досадную ошибку, поддался эмоциям и тоске, но на самом деле при виде Авроры внутри ничего не отзывается. В это было легко поверить, и с разводом я даже выдохнул. А сейчас приходится признать: отзывается.

Так отзывается, что часть меня жалеет, что не трахнул ее ни разу за годы совместной жизни.

Откат от всплеска эмоций и выброса адреналина накрывает Аврору в лифте. Ей уже давно не хорошо, а плохо, и сейчас станет еще хуже, но у меня нет желания заботливо держать ей хвостик, пока она блюет. Пусть скажет спасибо, что я привел ее к себе, а не отправил прокапываться в наркологию. Как быстро мой принцип “никогда не приводить баб в квартиру” оказался отодвинут в сторону.

Я купил этот пентхаус, едва Аврора заикнулась о разводе. Всегда мечтал о таком жилье: лаконичном, минималистичном, напичканном снизу доверху техникой. Почти космический корабль на пятьдесят пятом этаже. Скоростной лифт несет нас на самый верх и, надо думать, не добавляет Авроре приятных ощущений. Даже у меня закладывает уши, как при взлете.

Бывшая прислоняется лбом к дверям лифта и едва слышно бормочет:

– Холодная стена-а-а…

Меня совсем некстати разбирает смех. Она и вправду что ли нажралась впервые?

– Стена холодная. И дви-и-ижется?!

– Это называется лифт! – Я уже не могу не ржать.

Вытаскиваю ее из лифта и прислоняю к стенке, как ковер в рулоне, в ожидании пока замок считает мой отпечаток и отключит сигнализацию. Охрана наверняка развлекается, наблюдая за камерами.

Один существенный минус: в квартире только одна спальня. Я сделал себе кабинет, спортзал, даже небольшой бассейн с видом на город, но совершенно не планировал селить туда гостей. Несколько минут я размышляю, что мне дороже: диван в гостиной или кровать в спальне, но в итоге прихожу к выводу, что лучше эту звезду закрыть в отдельной комнате.

Аврора растягивается на кровати, едва я ее к ней подвожу. Достаю из шкафа чистую рубашку и бросаю рядом с ней.

– Переоденься и спи.

Она пытается что-то сказать, но от резкой смены ориентации в пространстве голова наверняка адски кружится, поэтому вместо возражений и протестов получается жалобный стон, который я истолковываю по-своему.

– Минералка на тумбочке. Утром побеседуем.

Мне надо выпить. Я бы не отказался допиться до того же состояния, что и Аврора. Чтобы упасть на диван и тут же отключиться. Чтобы голове было приятно и легко, и в нее не лезли идиотские мысли.

Но я не могу позволить себе нажраться. Во-первых, завтра неплохо бы поработать, а во-вторых воспитательные беседы о вреде алкоголя плохо заходят с похмелья. Но я все же не отказываю себе в стакане виски. Кажется, что охлажденные камни падают в стакан непозволительно громко. Я замираю, вслушиваясь в звуки из спальни. Это злит, плевать, проснется бывшая жена или нет! Она почти в алкогольной коме, ее и танк не разбудит.

Очнись, Островский. Ты пять лет ходил мимо нее, не удостаивая взглядом, что изменилось сейчас? Она все еще дочь Нади, еще живое напоминание, что ты потерял. Что мог бы иметь, если бы…

Если бы что? Был из приличной семьи, а не из детского дома? Не был бандитом? Не сдался так легко и нашел бы Надю?

Тогда Аврора могла бы быть моей дочерью.

Поддавшись порыву и прихватив стакан, я бреду в спальню. Открывшаяся картина одновременно возбуждает и удивляет. Аврора переоделась в мою рубашку и спит, свернувшись клубком прямо поверх покрывала, смяв руками подушку. Рубашка закрывает бедра до середины, оставляя простор фантазии – и она несется вскачь. Я взглядом провожу по ее коже, краю белой хлопковой ткани, чувствуя, что не могу больше сопротивляться тому, что хочу ее. Все, на что хватает выдержки – это не трогать, не прикасаться. Она сейчас не способна провести ночь с мужчиной, а мне остро не хватает отклика.

Представляя, как Аврора выгибается подо мной и сладко стонет, я готов кончить.

– Ты даже не представляешь, как тебе сегодня повезло. Нам обоим повезло.

Она вряд ли меня слышит, но собственный голос немного снижает накал.

– Ты могла быть моей дочерью. Не представляешь, что происходило после той ночи. Не знаешь, что я взял у тебя волосы на анализ и целую неделю жил с мыслью, что если ты – моя, то, наверное, жить с этим я не смогу. А потом пришел результат, и тогда Надя умерла в моем сознании окончательно. Я смотрел на тебя, и понимал, что ее нет. Что все, что осталось от девушки, которую я любил – до боли похожая на нее девчонка.

Нам надо навсегда расстаться. Для обоих присутствие другого в жизненном пространстве – как лить на свежую рану соляной раствор. Судьба любит насмешки, скажи мне кто, что мы с Авророй встретимся спустя половину суток после развода в вип-номере ночного клуба, я бы долго и с удовольствием смеялся.

– Правда в том, что я не положительный герой, дорогая бывшая супруга. Завтра ты выйдешь из моего дома – и навсегда исчезнешь, но если хоть однажды мироздание сведет нас снова, если вопреки всему мы встретимся снова, не жди от меня понимания. Я вообще не привык отказываться от желаний.

Сумасшедший день. Противно ноет голова, но вряд ли от алкоголя. Я ставлю опустевший стакан на прикроватный столик, но вместо того, чтобы уйти, зачем-то опускаюсь с краю.

Мне адски лень идти на диван, он неудобный, а запасной подушки и одеяла в доме не водилось отродясь. И я разрешаю себе прежде, чем пытаться кое-как проспать пару часов до рассвета. Выспаться сегодня не получится точно.

Конечно, я сам не замечаю, как засыпаю. Сначала мысли сменяются каким-то бредом, и я понимаю, что это практически сны, но вытащить себя из этого состояния не получается. А затем я проваливаюсь в глубокий сон – на этот раз окончательно и до утра.

У меня на ладони сидит маленькая нахохлившаяся птичка. Я понятия не имею, какое у нее название, но у нее яркие золотистые перышки и блестящие бусинки-глаза.

Холодно.

Ледяной ветер пробирает до костей, обжигает морозом легкие. Я поднимаю руку, чтобы отправить птицу в небо – и она превращается в черную точку на фоне ослепительной белизны.

– Зачем отпустил, Вить? – говорит кто-то рядом.

Я резко оборачиваюсь и вижу Надю.

Время не пощадило ее, но оставило такой же красивой. Жадно всматриваясь в ее лицо, я одновременно пытаюсь запомнить его и не просыпаться.

– Замерзнет ведь… – Надя щурится от яркого солнца. – Жалко.

Аврора