Диана Хант - Избранная демоном

Аридна запустила пальцы в густую шевелюру Гарда и постанывала от наслаждения, которое он ей дарил. То и дело мягкое, гибкое тело сестры сотрясала дрожь страсти.

Моя голова кружилась, взгляд, как и у сестры, затуманился, я с волнением следила за каждым движением новобрачных, боясь пропустить хоть самую малость.

Страсть разогрела тело, груди набухли, внизу живота сосредоточилось тянущее томление, которое время от времени выстреливало огненной стрелой. Я собиралась положить руки на набухшие соски, многие пери уже ласкали себя таким образом, когда маленькая влажная ладошка скользнула в мою руку.

Не в силах сдержать стон, я отвела взгляд от происходящего у алтаря и посмотрела на Лалу. Сестренку била дрожь, а зрачки расширились. И вместе с этим в глазах и на личике читалось удивление.

– Что, Лала? – спросила я пересохшими губами. – Что ты хочешь спросить?

– Почему Аридна почти не ласкает Гарда? – прошептала Лала. – Ведь я чувствую, она с трудом сдерживается, чтобы не начать проделывать с ним все то, что и он с ней, и даже больше? Почему не касается губами и руками его мужественности, но лишь трется о его достоинство всеми частями тела, стоит ему привлечь ее к себе?

Я положила ладонь на подрагивающие от возбуждения и любопытства губы сестры, и, склонившись к вороной макушке, пояснила:

– Свое искусство любви пери показывает хозяину ее жизни наедине, делать это при всех – грех, так завещала Мать. Пери должна быть изощренна и невинна одновременно и может принадлежать только одному господину.

– Бедная Аридна, – простонала Лала, восторженно уставившись на то, что происходит у подножия Анахиты. – Как ей, должно быть, тяжело сдерживаться.

Я присмотрелась к лицу сестры, на котором читалась мольба даровать ей блаженство. Стоило снова нырнуть в сладостную негу, как меня опять дернули за руку.

Склонившись над Лалой, чтобы не мешать другим, я спросила ее глазами, что она хочет.

– А Гарду можно ласкать сестру прилюдно? – спросила малышка, волнуясь. – Это не грех?

– Даруя любовь и блаженство сестре, он дарует любовь и блаженство Матери, – прошептала я. – Вечноюной пери и самой чувственной богине из Семерых. Ты же знаешь, Анахита – богиня плодородия, и как сама земля, она млеет от счастья, когда ее тело вспахивают и оживляют своими движениями. В первое слияние воин берет не пери, а саму Анахиту.

Лала кивнула, что означало, сестра поняла, и я снова воззрилась на происходящее у подножия.

Хриплым от страсти голосом Аридна призвала воина взять ее, но Гард не спешил.

Памятуя законы, которые гласят, что воин-тэн не может уподобляться зеленому юнцу, который набрасывается на женщину, лишая тем удовольствия ее и себя, а сам контролирует ситуацию и страсть своей госпожи, его умелые руки ласкали, мяли, похлопывали, пальцы впивались в манящую розовую плоть, отчего голова сестры моталась из стороны в сторону, а пери, с затаенным дыханием наблюдающие за сладкой игрой не могли сдержать стоны и всхлипы.

Подхватив невесту под бедра одной рукой, Гард поднял ее и тесно прижал влажной расщелиной к огромному выпирающему жезлу. Затем принялся совершать ритмичные движения.

Аридна то прижималась к мужу теснее и впивалась пальцами в его плечи, то откидывалась назад и принималась стонать в голос, умоляя даровать ей блаженство.

При этом бедра сестры вздрагивали и прижимаясь к его пульсирующей плоти так тесно, словно хотели его поглотить, повторяя просьбу сестры на языке тела.

Над кольцом тэнов, стоящих на возвышении, прокатился раскатный рев, это значило, что воин прошел последнее испытание – явил свою сдержанность перед лицом страсти, обозначил себя хозяином и господином.

– Возьми же меня! – плакала Аридна. – Наполни собой, излей свое семя! Прошу тебя, Гард, стань хозяином моей жизни! Я твоя!

Грохот барабанов наполнил пространство, взмывая ввысь, ловкие пальцы танцовщиц принялись скользить по груди и ласкать себя между бедер. Танец обрел иное звучание: каждое движение словно потяжелело, до краев налившись чувственностью.

Жрица высоко подняла золотой жезл и с размаху ударила им о хрусталь платформы, напоив пространство звоном. Тэны, которым запрещалось вносить оружие в Обитель Матери, подняли деревянные посохи и обрушили вниз.

Земля подо мной закачалась, а огненные стрелы, бьющие снизу, грозили разорвать тело.

Статуя Анахиты на троне засияла так, что свет ее, казалось, достиг самих небесных Чертогов.

Дрожащими от страсти руками Гард уложил подрагивающее тело сестры на алтарь, и стоило ему приблизиться, она призывно обхватила его ногами.

Повинуясь ритму, задаваемому барабанами и гулкими ударами о землю посохов тэнов, Гард ворвался в лоно сестры, огласив площадь ее пронзительным воплем.

Повинуясь ритму, он принялся бить бедрами, в то время, как розовое тело на алтаре извивалось от страсти.

Аридна кричала, стонала, молила не останавливаться, на короткое время замолкала и принималась молить снова.

Под стук о землю посохов в руках воинов, мы, пери, положили друг другу руки на плечи и принялись покачиваться в такт.

Жрица запела песню страсти, и мы все, не в силах больше смотреть на сладостную схватку на алтаре, закрыли глаза и подхватили напев.

Я понимала, что только плечи сестер не позволяют мне осесть на землю и забиться в сладостных конвульсиях. Блаженство наполнило до самых кончиков пальцев, увлекло в сладкую бездну наслаждения, откуда, казалось, нет возврата. Каждый раз на ритуале Слияния последней мыслью была – что не подозревала, что такое может происходить с моим телом. Внизу пульсировало и сжималось, словно не сестру, а меня сейчас наполнял собой свирепый воин.

Я не знаю, сколько это продолжалось, тело раскачивалось в едином ритме с другими, слух наполняли яростные удары барабанов и посохов. Казалось, прошла вечность, а я утратила свое тело, которое стало легким и прозрачным… Я наблюдала за Слиянием свысока.

Смуглые бедра били яростно, сминая розовую плоть, подчиняя ее желание своей воле. Гард оказался поистине ненасытным, и судя по тому, как в пароксизме страсти прижималась к нему сестра, ей это очень нравилось.

Она прижимала его к себе ногами, направляя движения, словно хотела вобрать в себя еще глубже. С дикими криками впивалась когтями в мускулы рук и плеч, мотала головой из стороны в сторону, и, поднявшись, вгрызалась в шею.

Должно быть, когда укусы и царапания становились слишком болезненными, Гард, не прерывая движений, заводил ее руки за голову, и, продолжая яростно бить бедрами, покрывал лицо, шею и грудь поцелуями. Они что-то говорили друг другу, может даже кричали, но мне, сверху, ослепленной сиянием Матери, не было слышно ни слова.