Агата Чернышова - Беременна по принуждению

Всё это казалось нереальным, слава богу, мои родители не слышат этого, они уехали вместе с основным потоком гостей. Я лично проводила их к такси и махнула рукой, пообещав позвонить наутро. Мама обняла меня и пожелала счастья. В пятый раз за вечер.

Я видела, как она неподдельно рада моему статусу, как робеет перед всеми важными господами и их жёнами, увешанными украшениями, словно новогодние ёлки. Отец, напротив, совсем не смущался и здоровался с гостями так, будто вложил в торжество больше прочих. Так оно, по его мнению, и было.

И вот сейчас я поднималась по ступеням на второй этаж, украшенный для молодожёнов. Здесь мы проведём несколько дней, а потом уедем в особняк. Медовый месяц, объяснил мне муж, придётся отложить. Дела фирмы требовали его присутствия.

– Я не всегда принадлежу себе, – пояснял он, чуть хмурясь. – Отец постепенно скидывает на меня всё больше обязанностей. Он планирует отойти от дел лет через пять. Если не контролировать бухгалтерию и не держать юристов за яйца, всё рухнет. Видала поезд, который мчится под откос? А я раз видел. Ничто не в силах остановить эту махину, она летит, даром что не взлетает. И в такой ситуации надо либо стоять в стороне, либо быть внутри, но не на пути.

– А если ты внутри, разве это не означает смерть?

– Возможно, Белоснежка, – улыбался он по-особенному загадочно, будто говорил об одном, а думал о чём-то другом. И это другое было приятно. – Если сидеть тихо, можно выжить.

В этот момент Ветер становился таким серьёзным, что я любовалась его острыми скулами, отточенными движениями пальцев, вертящими только что заточенный карандаш.

И сейчас, когда мы оказались наверху, он развернулся ко мне с ухмылкой, которую я не раз видела на его лице, когда Ветер рассказывал о выигранных деловых партиях.

– Ты слишком устала, понимаю. У нас впереди много времени, торопиться не будем, я не причиню тебе зла, но расслабиться не помешает. Я ведь заслужил тебя, согласна?

Я кивнула, не понимая, куда он клонит, но сердце сжималось от страха и одновременно от сладкого ожидания. Мечтала об этих минутах много месяцев, и вот они настали. Приправленные обильным ужином, накрытые белоснежной фатой, украшенные невинностью первой ночи.

А в следующий момент он произнёс то, чего я ожидала меньше всего.

– Вот и умница. Опускайся на колени. Живо!

Я поигрывал её волосами и говорил о своих чувствах. Я сам не был до конца уверен, что это чувство – любовь. Безумие, страсть, желание обладать – да, но любовь ли?

Но с каждым днём оно усиливалось, грозя перейти в наваждение.

– Я бы хотела пойти работать, – делилась она глупыми планами, и меня умиляла вера Белоснежки в будущее. В то самое, где она могла решать всё сама.

Я не стал лгать и сказал прямо:

– Снежка, мы так не договаривались. Я говорил тебе, что моя женщина будет заниматься домом. Не потому, что так заведено в нашей семье, не только поэтому. Потому что так правильно. Кем ты устроишься? Директором фирмы, филиала? Нет. Учителем русского и литературы, репетитором? И будешь приходить домой взмыленной лошадью? Я для того зарабатываю деньги, чтобы ты бегала за пять копеек и выполняла приказы начальников-дураков? Нет, Снежка, если уж и хочешь подчиняться, то только мне.

Она замолчала и долго не решалась что-то сказать, но потом посмотрела в глаза и отчеканила:

– Твоя мама тоже, наверное, думала, что всю жизнь проведёт с твоим отцом. А потом он её оставил ради другой. Ты сам рассказывал.

И замолчала, испуганно, но решительно смотря на меня. Стоило нам встретиться взглядами, как Белоснежка опускала глаза, чтобы снова с упрямством антилопы-гну пытаться отстоять свою позицию.

– Моя мама всю жизнь была как за каменной стеной, она ни разу не купила даже яблоко к столу. Она и после развода осталась на обеспечении отца, что большая редкость для нашего времени. Просто вам, женщинам, сколько не дай, всё мало!

Я подошёл ближе и заставил её встать. Она вскрикнула, но не от боли, от удивления. Толку кричать: никто не услышит. Это моя квартира, соседей нет, новостройка ещё не заселена полностью.

– Запомни, Снежка, у нас с тобой демократии не будет. Я —добытчик, ты – хранительница. Как и положено.

– Почему ты никогда не спрашиваешь моего согласия? – сказала она, чуть не плача.

Я медленно отвёл прядь её шелковистых волос, нависшую на глаза. Моя Снежка была такой хрупкой и в то же время невероятно сильной.

Она, должно быть, и сама не догадывалась о той силе, что скрыта в её глазах, губах, тонких руках. Стоило ей нахмуриться, я оттаивал сердцем, но никогда этого не показывал.

Однажды показал другой, прежней, и пожалел. Мы оба пожалели. Но эта история не повторится.

– Потому что о согласии не надо спрашивать, я сразу вижу, когда оно дано. Окончательно и бесповоротно.

Я коснулся её губ, в этот раз это был почти невесомый поцелуй, такой, какой требуется, чтобы показать Снежке, что она мне дорога. Она подалась навстречу, задрожала, обвила руками мою голову, изогнула шею, вся превратившись в струну. Дотронься – зазвучит.

– Почему ты меня не трогаешь? – шептала она.

– Потому что пока не имею на тебя прав. Я уважаю твою невинность, моя Белоснежка. Мне давно не попадались такие, как ты. В основном потребительницы, вертевшиеся не на одном члене. А таких, нетронутых, красивых, породистых я не встречал. Я хочу от тебя детей, а не просто трахнуть по-быстрому. Понимаешь?

Она не понимала. И это к лучшему. Потом поймёт.

Я боялся её спугнуть, мою королевну из сказки. Потому что не хочу и не буду сдерживаться, когда получу права. А это будет уже совсем иная история. Жизненная.

– Не переборщи, – морщился отец, когда спрашивал о моей свадьбе и невесте. – Мать твоих детей должна быть здоровой. Физически и психически.

– Ты считаешь меня маньяком?

– Не я, твои пассии, просящие денег якобы на лечение.

– А эти пассии не признавались, что одна из них наградила меня неприятной болезнью? И она тоже якобы была невинной, только этой невинности от силы несколько месяцев и оплачена она деньгами другого олуха?

Отец только хмыкнул:

– Сам виноват, нечего по шалавам прыгать. Нашёл одну женщину, вот и кувыркайся с ней.

– А ты всегда поступал так же?

– Да, сын, всегда.

Отец поднялся, давая понять, что разговор окончен. И только у двери кабинета, пожимая руку, наклонился и тихо добавил:

– Я просто часто находил. Везучий я на баб, но разборчивый. И тебе советую быть таким. Так оно спокойнее. И надёжнее.

Я был согласен. Та, что считает меня своим, не воткнёт нож в спину. Потому что любит и боится.

И неизвестно, чего в её любви больше: страха или желания. Лучше поровну, но необязательно.