Янка Рам - Траблшутер – 2

– А сама?

– Сниму комнату.

Нет… это неудобно! Не тупи, Волков. У тебя ведь уже давно есть решение в голове. Давай!!

– Нет. Пока не могу вернуть документы. Лучше дай мне от неё ключ, и вашей квартирой пока я займусь сам. Давай, Софья, давай…

Протягивает.

– А ты поживешь вот здесь, – отстегиваю ей ключи от той самой большой двушки, которую мне неделю назад сдали ремонтники. – Адрес скину смской. Задача будет следующая. Я дам тебе кредитку, на ней будет определенная сумма. Скину ссылки на сайты и магазины. Ты должна ее обставить. Красиво, удобно. Подобрать интерьеры, гарнитуры… Делай все на свой вкус. Бытовую технику я выберу сам. Все привезут и установят. Квартира для семьи с ребенком. Ребенок – мальчик, лет семи-восьми. Справишься?

– Попробую… Как быстро это нужно сделать?

– Пару недель…

– Ипишин Юрий Палыч.

– Захар Волков. Чем могу?

– Дочка сбежала. Верните домой.

– Хм… Сколько ей?

– Пятнадцать.

– Ясно. Почему сбежала?

– Потому, что подросток! Взбрыкнула.

– Первый раз сбежала?

– Первый.

– А менты что?

– Четыре дня ищут. Тишина. Боюсь, до восемнадцати искать будут.

– Денег им дать для ускорения не пробовали?

– Да дал уже. Хе*ово работают. Надеюсь, Вы будете оперативнее.

– Мне нужны детали. Почему сбежала?

– С пацаном сбежала. Ему восемнадцать, ей пятнадцать.

– Статья…

– Да! – хмуро сводит он брови.

– Скажу сразу. Девчонку верну. Пацана под статью подводить не буду и прессовать тоже.

– Почему?

– Потому что пятнадцать, девятнадцать… вычтем психологическую разницу в возрасте между мальчиками и девочками, женское коварство, и в остатке получим, что они практически ровесники. А кто кого уболтал на побег еще большой вопрос! Девочка-то у Вас поди не робкая?

– Да уж. Не робкая. Родственников уже всех обзвонили. Ориентировки по городу висят. Да только толку?

– Толку, и правда, никакого. Не читают люди ориентировки. Деньги у них есть?

– Есть. Из дома стащила крупную сумму.

– Друзей опросили?

– Нет у нее друзей здесь. Недавно ее забрал сюда, в Москву. От матери. Та в Норильске живет. Нужно готовиться к поступлению в приличный вуз. Все друзья у нее там остались. Здесь новых не нашла. Все время в компьютере своем зависала.

– А мальчик этот откуда взялся?

– А мальчик соседский. Вы понимаете, мы с этими соседями по участку уже семь лет судимся, а эти придумали – «любовь»! Ну, я ей и запретил!

– Ммм… Монтекки и Капулетти, значит.

– Как-то так.

– Где ее компьютер?

– У нее ноутбук. Забрала с собой.

– Телефон?

– Отключен.

– Кредитки?

– Всё заблокировал.

– Зря! Деньги у них всё равно есть, а так бы отследили район, где они тусуются.

– Разблокировать?

– Нет, поздно. Или думаете, они их каждый день проверять будут – разблокированы или нет? Мальчишку ищут?

– Нет. Он записку оставил. Совершеннолетний. Менты отказались искать. Но родители ищут.

– Я берусь! Двадцать тысяч и договор. Только одно уточнение. По какому поводу суд?

– Это важно?

– Кто знает!

– У нас спорные три сотки земли между участками.

– Ммм… А почему семь лет?

– Земля в совместной собственности, не можем найти устраивающий всех вариант, чтобы поделить.

– И как вы умудрились встрять в совместную собственность?

– Мой отец и отец моего соседа были друзьями. Форма собственности перешла вместе с наследованием.

– Да. Шекспир отдыхает!

Обычная больница, обычная палата на четырех человек. В палате только двое. У окна очень пожилой старик, судя по всему – без сознания. Григорий у самого выхода, неподвижный, глаза закрыты, в вене капельница. Трубка для отвода слюны, пикающий контроллер…

Да уж, такого не пожелаешь и врагу. Практически сразу же следом за мной заходит Аарон Давидович, в распахнутом белом халате. Мы стоим над кушеткой, внимательно всматриваясь в пациента.

– Незаконченное дело всегда портит репутацию, Захар.

– Моё дело закончено, Аарон Давидович. Остальное – Ваше дело.

– В рамках своего дела мне придется закончить историю с госпожой Сударевой.

– Ну, зачем же так принципиально? Пациенту всё равно.

– Это сегодня. А завтра он откроет глаза и рот. И его рот начнет говорить, что Аарон Давидович не исполняет своих обещаний.

– Его рот не начнет говорить.

– Ты отвечаешь, Волков?

– Посудите сами, обширный повторный инсульт… Поражена треть мозга.

– Врачи говорят, по статистике у него есть пять процентов на восстановление мозговой деятельности. Пять. Слишком много, чтобы я мог быть не принципиальным.

Сударев медленно открывает глаза.

– Вот, – кивает мне Аарон. – Видишь, глаза уже открыл. Следующим будет рот. Реши вопрос, Волков. Если развязка для тебя принципиальна. Или придется тебе отпустить ситуацию с госпожой Сударевой.

– Я не могу.

– Тогда решай вопрос. Иначе… Ты меня понял.

Выходит.

Смотрю в глаза Судареву. Он смотрит на меня. Взгляд осознанный.

– Ты меня понимаешь? – медленно моргает положительно. – Ты понимаешь, о чем сейчас шла речь?

Опять положительно моргает, испуганно тараща глаза.

– И вот этим трабл-шутером ты как флагом махал мне? Его договорами? Всемогуществом?… У каждой монеты две стороны. А ведь мог просто дать Раисе минимальные отступные, которые бы тебе НИЧЕГО не стоили. И всё. Жадность… Жадность и садизм.

Его веки медленно моргают.

– И что мне с тобой делать?… – присаживаюсь рядом с ним на стул. – Видишь, как вышло, Григорий. Рая ведь любила тебя когда-то. Вы могли бы быть счастливы. Сейчас ты проходил бы курс реабилитации в лучших клиниках Европы. Она бы заботилась о тебе. Семья – это всё! Но ты не захотел так. Не захотел семьи. Начал ее ломать. Последнего близкого человека растоптал. Довел до крайних мер. А вот теперь ты овощ. Одинокий беззащитный овощ. Подвижность конечностей тебе уже не восстановить. Время потеряно. Речь – тоже вряд ли. Я могу тебе помочь… – снижаю голос, – уйти… Хочешь?

Взгляд становится испуганным. Давление и пульс, судя по ускоряющемуся попискиванию приборов, начинают расти.

– Ну, а какой смысл так существовать? Ты же понимаешь, что Рая не приедет и не позаботится о том, чтобы тебя перевели в какое-нибудь достойное учреждение. Ты здесь, – опять снижаю я голос, – под чужой фамилией. Соц. работники оформят тебя как социального пациента без документов и упекут в государственный интернат для инвалидов. Всё. И там еще лет семь гадить под себя, пока сосуды еще раз не взорвутся. Тебе оно надо? Я могу решить вопрос одной приятной инъекцией? Хочешь?

Давление растет. Он судорожно подергивается.

Трус.

– Ладно, – ухмыляюсь я. – Живи, овощ. Будем решать вопрос по-другому.