Елена Безрукова - Его наследник

Мечтала познакомиться с ним ближе – вот и познакомилась.

«Бойся своих желаний, они имеют привычку сбываться» (с).

Или хотя бы уточняй! Мечта исполнена – мы познакомились, и я ощутила всю «прелесть» взгляда карих глаз на себе.

На самом деле, я ведь трусиха та еще. Я даже фотки его боялась, что уж говорить, что сидя в кресле сегодня мне хотелось попросить его заказать баночку нашатыря вместо ужина и периодически его вдыхать, чтобы от страха, который ел меня изнутри, оставаться в сознании. Я тряслась так, что еле смогла это скрывать.

Вся моя женская симпатия к нему отошла на задний план, стоило ему сказать, что это ОН.

ОН хочет отнять МОЕГО Богдана.

Сегодня я видела перед собой не просто властного мужчину, знаменитость в мире строительной сферы, но врага. И я не знаю, откуда во мне взялась смелость твёрдо стоять на своём и даже швырнуть в него ручкой. Просто очень разозлилась.

Теперь он мне эту ручку, запущенную ему чуть ли не в лицо, запомнит на всю жизнь.

Такси остановилось возле дома, и я выпала из бурного потока мыслей об Игоре. Оплатила заказ, поднялась к себе и поставила чайник на газ. Надо выпить немного чая на травах, больно нервы расшалились. До сих пор била дрожь, я даже пиджак снимать не стала, мне было чертовски холодно.

Что дальше? Неужели выполнит свои угрозы?

А почему нет? Я ему кто – да никто! Просто какая-то тётя Мотя, у которой оказался его сын. Ещё и артачится которая. Наверное, я бы на месте Игоря мне бы тоже хвост прищемила. У него есть всё для этого – власть, деньги, положение. С чего он должен меня жалеть и понимать? Это не о Тихомирове.

Единственный, кого он пожалеет – это Богдан. Я попробую достучаться до него через сына, если он всё же выиграет суд.

Да, я намерена судиться. Не верю я, что у матери отнимут дитя. Это слишком жестоко! Судья должна меня услышать. А я в свою очередь начну тоже искать юриста, способного защитить меня. Только кто же пойдёт против этой акулы?

Ну да ладно. Раскисать ещё рано. Буду раскисать, когда он начнёт действовать против меня. Если начнёт.

Урод ещё… КОЗЁЛ!!

Фу, Вера, прекрати немедленно, ты же девушка. Ты не ругаешься. Уже все мои самые недобрые стороны разбудил, папочка хренов!

Всё. Тихо. Я спокойна. Я справлюсь.

Каждый новый день просыпалась со страхом, что сегодня что-нибудь случится. Но жизнь не стоит на месте, вереница обычных дел утянула меня, и я думать забыла про Тихомирова на время.

Богдан снова заболел в саду, и мне пришлось взять пару дней больничного, потому что он больной не станет сидеть с моей мамой, ему только меня подавай. Начальница осталась недовольна и начала говорить о том, что в последнее время я злоупотребляю её добротой и «бегать по больничным» стала слишком часто. Но я ведь не специально! Однако, как и всегда – всем всё равно.

Не устаю себе это повторять. Всем плевать на меня и на моего ребёнка. Родила его себе – вот и тащи сама на своём горбу. Я не жалуюсь, но порой все же очень тяжело. Лишиться работы я не могу – кто тогда будет выплачивать ипотеку? Мне придётся оставлять его с бабушкой, он исплачется сам и изведёт её, но выбора не было. Деньги за слёзы сына – отлично, но деваться мне совершенно некуда. Дай Бог, чтобы после этой очередной простуды сынишка походил хоть пару недель в сад без перебоев.

Болезнь Богдана отступила, и я отдала его бабушке, а сама помчалась разгребать завалы, которые за два дня успевают собраться в офисе. Перед очередным напряжённым днём заглянула в почтовый ящик и, кроме привычных квитанций на оплату коммунальных услуг, нашла еще и письмо.

Из суда.

Так. Начинается…

Дрожащими руками вынула конверт и надорвала бумагу. Вынула два белых листа и прочла. Знала заранее, что там будет, и всё равно как ледяным душем облили.

Игорь Сергеевич Тихомиров подал на меня в суд с требованием признания отцовства и получения опекунства над Прибрежным Богданом Андреевичем. Заседание состоится через три недели, если мы не урегулируем конфликт мирно. Тут же был приложен второй лист, где Игорь Сергеевич приглашал меня на досудебную беседу через две недели.

Сердце билось в груди так, что мне казалось, сейчас оно пробьёт грудную клетку. В ушах стоял шум от крови, закипевшей по венам. Я стояла, зажав в кулаке это письмо, и никак не могла заставить себя дышать.

Он сделал это. Хотелось плакать, но отчаиваться нельзя. Мне нужно ехать. Слёзы сами полились из глаз. Нельзя садиться в таком состоянии за руль, и я стала спешно вызывать такси, утирая слёзы, из-за которых не видно было кнопок телефона. Стала ждать машину.

Ну что же, пора искать активно юриста. Сомневаюсь, что на этой досудебной беседе мы сможем договориться. Права – полбеды, и то я не согласна, но опекунство? Он вообще не в себе уже?

Приложение оповестило меня, что такси подано, и я вышла из подъезда, все ещё сжимая в руке белые бумажки. Сунула с раздражением их в сумку, попыталась успокоиться. Мне ещё целый день работать. Зря я заглянула в ящик с утра, испортила себе только настроение. Но предупреждён – значит, вооружён.

Добралась до работы без пробок и вовремя, у меня даже осталось время, чтобы выпить кофе и привести нервы в порядок, хотя это не очень-то просто. Чувствовала я себя беспомощной мухой, которую Игорь Тихомиров мечтает прихлопнуть. И может.

Прошла мимо своего отдела к кофемашинам и нажала на кнопку «Капучино». Пока аппарат готовил заказ, снова задумалась. Может, попросить помощи у начальницы? Хотя бы юриста посоветует хорошего. Она, конечно, не обрадуется суду с Тихомировым, но рано или поздно она все равно узнает. Уже через четырнадцать дней у нас беседа во время рабочего дня – мне придётся показать Ларисе письмо, чтобы она меня туда отпустила. Не пойти не могу – я должна знать, что задумал этот человек.

Пока кофе пила, ко мне подошла Рита Сазонова. Она – моя коллега по отделу и подруга. Ей я могу доверить всё. И, конечно, она не могла не заметить моё белое, как простыня, лицо.

– Доброе утро.

– А? – обернулась я, взглянув на неё растерянно. – Привет, Рит.

Она окинула меня ещё более внимательным взглядом. Купила и себе порцию кофе и встала почти вплотную со мной, чтобы другие сотрудники, тоже заряжавшиеся бодрящим напитком с утра, не могли услышать нас.

– А теперь рассказываем, Прибрежная, – сказала мне подруга. – Я такого лица у тебя никогда не видела. Не ври, что у тебя умерли рыбки.

– Не вру. Рыбки живы, – ответила ей и отпила кофе ещё.

– Рассказывай, – настаивала Рита.

Молча достала смятые бумажки из утреннего конверта и отдала ей.

– На. Читай.

Сазонова взяла из рук листы, разгладила и вчиталась в текст.

– Чего?! – спустя минуты две заорала она на всю комнату отдыха, а потом вспомнила, что мы тут не одни, и стала говорить тише. – Это нельзя обсуждать тут.