Вероника Орлова - Плачь, принцесса, плачь

Я быстро умылась, не глядя в зеркало. Распахнула шкаф и автоматически выбрала черную одежду. Может, кто-то решит, что это траур, но я не носила иных цветов. Только иногда, когда того требовало мероприятие. Мне нравилось заворачиваться в черное. Оно не испачкается, оно непроницаемое, оно надежно скроет все, что не положено видеть никому. Я уже не помнила, когда впервые не смогла надеть вещь другого цвета. Точнее… я не хотела помнить.

Это все после смерти Нины. Вот это состояние. Я должна с ним справиться. Обязательно должна. Расчесала волосы, собирая в узел на затылке, застегнула блузку на все пуговицы, поправила строгую юбку и наконец посмотрела в зеркало.

Привычные штрихи косметики, даже не глядя, мазок бордовой помадой по губам.

«– Тебе идет именно бордовый. Ты похожа на готические картинку. Никогда не представляла тебя в розовом или голубом. Бабочки, рюшки.

– Зачем? Ты наденешь за нас двоих. Вот эта салатовая просто верх экзотики.

– А еще есть оранжевая и красная.

– Оранжевая? Упаси Бог!

– Или малиновая.

– Ужас! Я никуда с тобой не пойду!

– Пойдешь, иначе я в свой День Рождения из-за тебя тоже останусь дома, и тебе будет стыдно.

– Не будет. Я закажу нам суши, и мы посмотрим твоего любимого Джокера.

– Слааав.

– М?

– А он мне вчера написал.

– Кто?

– Джокер.

– Угу. А Бэтмен не писал?

– Да ну тебя. Я серьезно. В той группе, о которой я рассказывала тебе… Я оставила там заявку и…он написал мне тогда, а потом…

– Боже! Ты серьезно решилась продолжить этот бред? Джокер. Исполнение желаний. Группы вконтакте. Переписки. Задания.

– Я больше ничего тебе не расскажу.

– Да, ладно. Ну, и что написал?

– Я покажу тебе. Он написал мне на сотовый.

– Ты дала ему свой сотовый?

– Правила игры!

– Ну да. Как я забыла правила игры?!

– Он такое мне пишет… Слав. Я… я, кажется, влюбилась.

– Ну да. В виртуального Джокера, который обещал исполнить твои желания.

– Он их исполняет.

– Конечно. Исполняет. Я в этом даже не сомневаюсь».

Не заметила, как сильно ярко навела губы, пока вспоминала разговор с Ниной.

Вытерла полностью. Не хочу. Ничего не хочу. Я бы легла в своей кровати под одеяло, включила наши видео с Ниной в инстаграме, и чтоб никто не трогал меня.

Запищал сотовый.

«Слава, отец уже спустился. Не опаздывай!»

Пока шла по ступеням вниз, взгляд цеплялся за семейные фотографии в красивых золотистых рамках. Мама ужасно любила развешивать по дому не картины, а именно наши портреты. Говорила, что нет ничего прекраснее, чем всегда видеть нас всех вместе. Идеальная семья. Как с обложки заграничных журналов. Все счастливы. Все улыбаются. Все четверо. Я, брат и мать с отцом. Счастье под стеклом в золотом ободке. Как пойманная в клетку птица, которой можно любоваться и восхищаться не зная, что на самом деле она чувствует, запертая в решетку из прутьев. Мельком заметила пару пустых мест. Кто не знает, никогда бы не догадался, что там чего-то не хватает. Взгляд застыл на чуть более ярком квадрате обоев между моим портретом и Димкиным. На секунду показалось, что обои темнеют и скручиваются, тлеют. Нахмурилась, сильнее сжимая перила.

– Слава! Ты опаздываешь!

Голос мамы вывел из оцепенения.

– Уже иду, мама!

Даже голос не дрогнул. Выходные я всегда проводила у родителей. Так было заведено у нас. Традиции нашей семьи были неизменными всегда. Что бы ни произошло вокруг, Белозеровы соблюдали ритуалы из года в год.

Иногда мне казалось, что я живу в каком-то бесконечном дне сурка. Где каждая минута похожа на предыдущую, а день не отличается от вчерашнего, как под копирку. Четкое расписание по часам, и не дай Бог нарушить систему. Гнев Лазаря Вениаминовича тут же обрушивался на головы виновных. Вышколенная прислуга в белых фартуках, кухарки, не смеющие зайти в дом с главного входа, работники, дрожащие от одного звука его имени, и мы все, трусливо соглашающиеся с каждым его словом и действием.

На каком-то этапе меня это начало сводить с ума, и я съехала от родителей. Как и Димка. Он вообще уехал учиться в Европу, как только окончил частную школу-лицей.

– Слава! – мать укоризненно посмотрела на меня, потом на часы и на отца, – Завтрак начался еще пять минут назад!

– Простите, я не могла кое-что найти. Кое-что очень важное.

Отец размеренно намазывал хлеб маслом. Очень аккуратно, так чтобы слой был одинаковым со всех сторон.

– Если бы ты все складывала по своим местам, то искать бы не пришлось, – обыденным поучающим тоном сказал он и отпил крепкий чай из прозрачного стакана. А я почувствовала себя провинившимся ребенком, словно мне не двадцать четыре, а восемь. – Садись за стол, Мирослава. Через десять минут будет подана машина.

– Я на своей, папа. – отодвинула стул и села напротив него, автоматически придвигая к себе тарелку и глядя, как поблескивают запонки на манжетах его серого пиджака. Как мама подвигает к нему хрустальную пиалу с джемом и при этом улыбается аккуратно накрашенными губами. Восемь утра, а она причесана и одета так, словно к нам скоро придут гости. Это удивило бы кого угодно, но только не меня. Ровно в десять водитель отвезет ее в благотворительный фонд. Как и всегда по понедельникам. Я смотрела на них, и мне казалось, что это не живые люди, а картина, которая остается неизменной в течение веков, только у персонажей со временем добавляются седина и морщинки.

– Ты принимала снотворное? – мать подвинула мне тарелку с булочками. – Если да, то лучше за руль не садится и…

– Я не принимала снотворное, мама.

Кусок в горло не лез, но я все же откусила воздушную булку плетенку и медленно разжевала, прислушиваясь ко вкусу – пепел на зубах не хрустел, и я с облегчением отпила из чашки кофе.

– Я взял на работу нового программиста, – сказал, как бы между прочим, положил в рот один из нарезанных кубиков батона и посмотрел на меня, а я так и застыла с булкой в руке. Владелец компании, он предпочитал лично контролировать кадровую политику на предприятии, утверждая, что в хорошо отлаженном механизме даже мельчайшие детали важны.

– Хорошо, папа.

Медленно выдохнула и положила булку на тарелку.

– Мне нужно в офис пораньше – много работы скопилось за выходные.

– Ты могла часть работы сделать еще вчера.

– Лазарь! – с укором, но не повышая тон. Мама всегда разговаривала с отцом именно так. Очень спокойно и до отвратительного вежливо. – Позавчера были похороны!

– Но это же не её похоронили. Ответственность превыше всего.

Я встала из-за стола и отодвинула от себя тарелку.

– Спасибо. Было очень вкусно. Мне пора.

Поцеловала мать в щеку, а она ободряюще погладила меня по щеке.

– Надо время, родная. Время все лечит.