Алекс Д - Мактуб. Книга 1. Ядовитый любовник

– Что ты делаешь? – растеряно шепчет мисс Рами.

– Ты должна выглядеть возбужденной и сексуальной, Сальма, источать соблазн, искушение, – чувственным голосом говорю я, переключаясь на другую грудь и проделывая с ней то же самое. Девушка вздыхает и сжимает бедра. – Нет, не сдерживай. Позволь этому вырваться, – хрипло прошу я. Дотрагиваюсь до ее колена, медленным, но уверенным движением, и спускаюсь по внутренней стороне бедра прямо к сосредоточию ее женственности.

– С ума сойти, – бормочет девушка, задыхаясь. Пальцами раскрываю нежные влажные створки, неторопливо лаская разбухший клитор. Пробормотав что-то невразумительное, она расслабляет ноги, слегка расставляя колени, но удерживая позу, в которой ее увидят тысячи, а может, и миллионы. И когда с ее губ срывается первый стон, я отстраняюсь, резко убираю руку, разворачиваюсь и иду к мольберту. Я торопливо снимаю готовый портрет и приступаю к подготовке чистого, девственно-белого. Есть нечто чувственное в этом моменте, неповторимое. Безупречный белый цвет скоро будет скрыт под уверенными насыщенными мазками. Я верю, что вселенная создавалась точно так же – с чистого холста. Пока я обустраиваю рабочее место, Сальма не сводит с меня поплывшего, туманного взгляда, обескураженного и немного разочарованного внезапной остановкой.

– Опусти голову, – прошу я, закончив. Она беспрекословно выполняет. Идеальная модель. Не знаю, как она пишет статьи, но позирует изумительно.

Теперь все готово. Взяв в правую руку карандаш, я приступаю к эскизу. Быстрыми, точными штрихами фиксирую каждый изгиб стройного тела Сальмы Рами, стараясь не упустить ни малейшей детали. С дотошной точностью переношу на холст родинки, мелкие шрамы, полученные в детстве, след от пореза на правом бедре, выступающие мышцы ног и рук, прочерченный пресс, пирсинг в пупке и влажный блеск от испарины на хрупких плечах. Обладая большим опытом, я работаю быстро, профессионально, но Сальма не выдерживает заявленные полчаса, начиная ерзать гораздо раньше.

– Три минуты, и я тебя отпущу, – обещаю ей и справляюсь за две. – Готово. Теперь можешь расслабиться.

– Фух, – с облегчением выдыхает девушка, отпускает затекшую от напряжения ногу и поворачивается ко мне.

– Можешь одеваться, – убирая в ящик принадлежности, сообщаю я. Подняв голову, встречаю недоумевающий взгляд. – Я сделал только эскиз, – поясняю терпеливо. – Мы продолжим в другой день, когда у тебя появится время.

– Я могу посмотреть? – любопытствует Сальма, наклоняясь, чтобы поднять свои кружевные крошечные трусики. Ну, что я могу сказать? Без них она мне нравится больше. Я давно уже заметил, что вместе с одеждой женщина одевает самоуверенность и независимость. Только голая душой и телом девушка говорит правду и подчиняется.

– Ты увидишь, когда работа будет закончена, – безапелляционно сообщаю я и накрываю мольберт белой тканью. В карамельных глазах все еще мерцает ожидание, но, к сожалению и моему дискомфорту, оно не будет оправдано. – Сообщишь, когда будешь готова продолжить.

– Я могу идти? – изумленно спрашивает девушка.

Я коротко киваю, не двигаясь с места. Поджав губы, мисс Рами нервно одевается, не глядя на меня.

– Я вряд ли выкрою время до выставки, – после непродолжительного напряженного молчания резко говорит она, застегивая блузку.

– Мы можем пойти на мероприятие вместе, – предлагаю я, невозмутимо улыбаясь. – И после закончим вечер здесь.

– Это приглашение? – закидывая на плечо ремешок от сумочки и поправляя волосы, Сальма вопросительно смотрит мне в глаза.

– Да. Если, конечно, ты свободна.

– Я согласна, – очень быстро отвечает девушка.

– У меня есть одно условие, – сообщаю небрежным тоном. Она возмущенно фыркает.

– Что?

– Если выполнишь, то картина твоя. Бесплатно. Получишь ее сразу после следующей выставки, какую бы цену мне за нее ни предложили, – вкрадчиво озвучиваю преимущества сделки.

– И что за условие? – задумавшись над моим предложением, спрашивает Сальма.

– Мое интервью не выйдет в печать.

Она хмурится, бросив беглый взгляд на часы. Уверен, что отведенное на интервью время давно закончилось.

– И что я скажу редактору?

– Художник был пьян и не открыл дверь, – ухмыляюсь я. Кстати, вариант вполне правдоподобен.

– Почему?

– Придумай причину, ты же умная. А запись сотри сейчас. При мне.

И мисс Рами действительно удаляет запись или только делает вид, но, когда она через пару минут покидает мою квартиру, я на всякий случай совершаю страховочный звонок:

– Сальма Рами, репортер Art Newspaper. Интервью с Джейданом Престоном, – сухо произношу и сбрасываю вызов.

– «Твоим координатором и консультантом по восточной культуре будет Зейн Хассан», – передразниваю деловой и превосходствующий тон голоса Стефана Смита, который всегда разговаривает с младшими агентами как с бесправными идиотами или его личными гончими, вынужденными безропотно подчиняться его приказам.

Резко срываю с себя мешковатое черное худи и кручусь перед большим зеркалом в ванной, представляя на месте своего отражения главу отдела национальной безопасности, который таки официально допустил меня до расследования дела «Ядовитый Любовник». Показываю воображаемому Смиту средний палец. Даже если бы Стефан был рядом, от подобного жеста меня удержали бы только связанные руки или склеенные пальцы.

– Неужели не нашлось другого кандидата, – раздраженно ворчу я, разговаривая сама с собой. Любая бы на моем месте вспыхнула. Общаться со своим бывшим мужчиной – то есть с Зейном – по работе и делать вид, что ваши отношения когда-то не закончились ядерным взрывом, – то еще удовольствие. Он первый парень, с которым у меня сложилось нечто серьезное, длиною в год, и разошлись мы, мягко говоря, некрасиво.

Если коротко, саундтреком к нашим отношениям и расставанию стал бы тяжелый реквием, обрывающийся на кульминационных нотах, – все потому, что я не стала слушать его оправдания, обещания «исправиться и измениться ради меня» и извинения, подкрепленные шикарными букетами, подарками и прочей шелухой. Я бы с удовольствием расцарапала его смазливую физиономию подаренными безделушками, но было жаль тратить свое время и нервы на этого бабника. Как только узнала о многократном предательстве Зейна, я молча забрала свои вещи из убогой квартирки, которую он снимал для нас, и ушла, бурно отметив наше расставание в клубе, собрала девчонок и устроила дикие танцы на барной стойке и обмывание новой свободной жизни текилой. Жизнь одна, и ни один член не стоит того, чтобы по нему убиваться дольше, чем положенные двенадцать минут истинной боли, отмеренные нам учеными. «Душевная боль длится 12 минут, остальное – самовнушение» – эта прекрасная цитата, которую я подчерпнула из твиттера еще в подростковом возрасте, всегда избавляла меня от игры в «королеву драмы».