Колин Уилсон - Космические вампиры

— Потому им осталось единственное — умереть? — заключил Фаллада.

— Нет, на этом никто не настаивал. Это был их собственный выбор. Ты как-то сравнил тело убитого вампирами с напрочь изрезанной покрышкой. То же самое произошло и с ними. Вот почему они исчезли.

— А как с остальными, — задал вопрос Хезлтайн, — с теми, что на «Страннике»?

— Им будет предоставлен такой же выбор.

— Но некоторые могут-таки выбрать жизнь? — вымученно, тоскующе спросил Джемисон.

Глаза премьера, не отрываясь, смотрели на Карлсена, излучая — даже удивительно — скрытую мольбу. Неприязнь у Карлсена пропала, сменившись жалостью.

— Откуда же я знаю, — ответил он. — Хотя, в общем-то, возможно.

— У вас нет… способа выяснить?

— Нет.

Джемисон отвел глаза (чувствовалось, что с облегчением). Послышался бой часов Биг Бена. Все замолчали, считая про себя удары: полдень. Вместе с тем, как растаял последний звук, Джемисон поднялся. Судя по виду — с обновленной, бодрой решимостью государственного мужа.

— Ну что ж, господа, если не возражаете… Я думаю, нам всем нужно отдохнуть и восстановить силы. — Увидев, что и Карлсен встает с кресла, он поспешно добавил, — но, прежде чем выйти из кабинета, я так понимаю, мы все условимся молчать? Во всяком случае, пока?

— Н-ну, вроде как… — неуверенно произнес Фаллада.

— Я прошу не ради себя или доктора Армстронга, или мисс Джонс. Это нечто, что касается в равной степени всех нас. — Чувствовалось, как вместе с голосом возвращается уверенность. — Если все это рассказать, — Джемисон внушительно склонил голову, опершись ладонями о стол, — кое-кто нам и поверит. Но уже заранее можно гарантировать: подавляющее большинство сочтет нас за сумасшедших. Нас запрут в ближайший же психдом. И, откровенно говоря, по нашей же вине. Ибо с какой стати людям верить в такую невероятную э-э… небылицу?

— А с другой стороны, почему бы и не поверить? — цепко спросил Фаллада.

— Ох, не поверят, дорогой мой доктор. И оппозиция первой начнет тыкать пальцем, что все мы спятили, или выдумали все из каких-нибудь нечистоплотных личных мотивов. И мне останется подать в отставку — не потому, что я как-то не так проявил себя в этом деле, за которое, кстати, не несу никакой ответственности, но потому лишь, что буду казниться: в щекотливом положении моя партия. Случись все это — и от комиссара тоже будут ждать отставки. Короче, мы навлечем на себя скандал, нас закидают грязью. Это не сулит всем нам ничего хорошего.

Забавно было наблюдать за извивами мысли премьера. В начале этой тирады его заботило единственно то, чтобы все молчали о происшедшем; пара минут — и он уже проникся убеждением, что говорит совершенно беспристрастно. Криво усмехнувшись, Карлсен почувствовал, как жалость понемногу уходит. И сказал с наигранной озабоченностью:

— А справедливо ли будет думать в первую очередь лишь о себе, держа все в секрете от человечества? Ведь люди, безусловно, имеют право обо всем знать.

— Это все риторика, капитан. Как политик, я обязан быть прагматиком. Заявляю совершенно однозначно, что жизнь у нас превратится поистине в кошмар. Есть и моральный аспект. Я — премьер-министр этой страны и должен делать все для блага Великобритании. А это перерастет в скандал, который уронит нас в глазах всего мира. Да имеет ли кто-нибудь из нас право пойти на это! — Хезлтайн собирался что-то вставить, но Джемисон нетерпеливо вскинул руку. — Откровенно скажу: случившееся нынче утром оставило меня глубоко разочарованным. Могу сказать со всей искренностью, что до конца своих дней не перестану переживать о непоправимых последствиях, что могли бы… Как представлю сейчас опасность, благополучно отведенную, так сразу осознаю, что нахожусь у края, знаете ли, зияющей бездны. Мы вместе взглянули в лицо той опасности — и, милостью Божией, каким-то чудом вышли победителями. Я чувствую, что это сплотило нас всех. И смею добавить, что не успокоюсь, прежде чем не прослежу, чтобы каждому из вас максимально воздали за услуги. И вы, думаю, убедитесь, насколько благодарной может быть Родина. — Он вылил себе остаток бренди и улыбнулся Хезлтайну. — Могу я рассчитывать, что заручился вашим согласием, комиссар?

— Как скажете, господин премьер-министр, — отвечал Хезлтайн.

— Капитан Карлсен?

— При таких-то перспективах — да как не согласиться!

Джемисон испытующе вгляделся, заподозрив насмешку; чопорная торжественность Карлсена успокоила премьера. Он повернулся к Фалладе.

— Доктор?

— А моя книга? — встречно спросил тот. — Мне теперь что — ее под замок? — он с трудом сохранял спокойствие.

— Книга? — растерялся Джемисон.

— Да, «Анатомия и патология вампиризма»?

— Да что вы, как можно! Такая чудесная идея! Эта книга, безусловно, важнейший вклад в науку. Я лично прослежу, чтобы она получила полную поддержку Медицинской Ассоциации Великобритании. Нет, что вы, доктор, книгу надо обязательно опубликовать. И у меня нет сомнения, что вас за нее ожидает высшая правительственная награда.

— Ну уж это ни к чему, — вспыхнул Фаллада, вставая. Джемисон сделал вид, что не заметил его раздражения.

— А как быть со «Странником»? — спросил Хезлтайн.

— Ах да, со «Странником»… — Джемисон, нахмурившись, покачал головой. — Мне кажется: чем скорее мы о нем забудем, тем лучше.

Фаллада вышел, хлопнув дверью. Когда Карлсен двинулся следом, Джемисон заговорщицки ему улыбнулся.

— Переговорите с ним, капитан. Я вполне понимаю, что нервы у человека не железные. Но уверен, его можно убедить, чтобы посмотрел на происшедшее с нашей колокольни.

— Сделаю все возможное, господин премьер-министр, — ответил Карлсен.

Фалладу он догнал на крыльце. Тот обернулся с сердитым видом, но, увидев друга, смягчился.

— Да брось ты, Ганс. Не хватало еще из-за этого расстраиваться.

— Какое там, к черту, расстраиваться — меня просто трясет! Не человек, а динозавр какой-то. Откуда он знает, что моя книга ценна, когда сам в глаза ее не видел!

— Видел он ее или нет, ценности в ней от этого не убавилось. Так что какая разница?

Фаллада, подавив досаду, широко улыбнулся.

— Не знаю, как у тебя получается так спокойно ко всему относиться.

— Это нетрудно, — Карлсен положил руку ему на плечо. — У нас с тобой для размышления есть темы поважней.

«Возможно, я был одним из первых, кто услышал от Карлсена его знаменитую фразу «реверс времени». Это случилось весной 2117 года, и вот каким образом.

На втором году своих выездных лекций в Массачусетском технологическом институте профессор Фаллада стал частым посетителем нашего дома на Франклин-стрит. Отчасти это было из-за дружбы с моим отцом (он заведовал кафедрой психологии космических исследований), хотя, в основном, из-за того, что моя сестра Марсия и привлекательная жена Фаллады, Кирстен сделались неразлучными приятельницами. Сам Фаллада был на пятьдесят с лишним лет старше своей жены, но оба супруга, похоже, души не чаяли друг в друге.