Елена Кова - Позволено любить

– Моё сердце, – он запнулся, – занято. И причин желать расторжения у меня нет.

На этот раз даже невозмутимость Виктории уступила место румянцу. Графиня с интересом посмотрела на молодого человека, который замолчал и опустил глаза.

– Думаю, – заметила леди Оливия, – вам обоим ещё рано говорить о чём-то конкретном. Нужно получше узнать друг друга. И наше пребывание здесь весьма этому поспособствует.

– Вы правы, – согласился сэр Райли. – Если моё общество не будет неприятным мисс Лейден, я сочту за честь пригласить вас сегодня вечером в свою ложу в театре.

– Разумеется, мы примем приглашение, – ответила вместо дочери графиня.

С того вечера лорда Мэнфорда можно было постоянно видеть в компании этих двух дам, к немалому удивлению света. Он ещё летом написал прошение о продлении отпуска для решения вопроса с женитьбой, и, в случае, если свадьба не состоится, должен был отправиться в свой полк после Рождества. В случае согласия Виктории на брак, Райли собирался уйти в отставку.

Все, кто знал его, удивлялся, что уверенный в себе, общительный, остроумный молодой человек, легко и свободно чувствующий себя в светском обществе, хотя и удостаивавший его своим присутствием в редкие периоды отпусков, стал вдруг очень молчаливым и сосредоточенным. Куда девались его искрящиеся улыбкой глаза, его шутливые замечания и галантные комплименты, где были его безграничное обаяние, энергия и жизнерадостность? Многие знакомые графине Лейден женщины откровенно говорили ей:

– Не иначе, герцог без памяти влюбился в вашу дочь. Он сам не свой!

Райли присутствовал подле Виктории, словно тень, когда она, очарованная действом, внимательно смотрела на сцену в театре или опере, сопровождал её с матерью на балы и званые обеды, танцевал с нею, раз в несколько дней обедал у графини, ловя, кажется, каждый вздох этой ничем не примечательной, хотя и очень милой девушки. Виктория же являла собою воплощённое спокойствие, принимая его внимание почти холодно, но не отталкивая и глубоко размышляя над своей дальнейшей судьбой.

За эти дни она пришла к выводу, что у неё нет никакого сколько-нибудь уважительного мотива отказать герцогу. Единственное – это гибель Генри, но мать настаивала, что здесь всё непросто, а сэр Райли всем своим поведением доказывал ей, что он мог бы стать для неё подходящим мужем. На робкие вопросы графини о любви Виктория пожимала плечами: она была из тех редких не романтических натур, которые не верят в это чувство, считая, что основой брака являются уважение и привязанность, а страсти до добра не доводят. Графиня знала, что эти истины Виктория усвоила от бабушки, и не пыталась переубедить дочь, надеясь, что пылкое сердце и преданность избранника сделают всё гораздо лучше родительских наставлений.

Смесь лёгкой симпатии и отчуждения – таковы были чувства Виктории к сэру Райли. Она оправдала данные себе обещания оставаться невосприимчивой ни к безусловной внешней красоте лорда Мэнфорда, заставляющей трепетать почти всех знавших его женщин, ни к его явной душевной склонности, которая казалась осторожной девушке отчасти притворной, а уж богатство, статус и прочие «мелочи» и вовсе её не волновали.

Леди Оливия, как сказала ей дочь, тоже «пала жертвой чар этого человека», а всё потому, что в разговоре с Викторией позволяла себе утверждать, что считает его умным, красивым, добрым и прекрасно воспитанным.

Что касается самого сэра Райли, то он обнаружил почти с первых часов знакомства, что Виктория проникла в его сердце глубоко и крепко, что мысли о ней не выходят у него из головы, а присутствие её волнует его нестерпимо, лишая и красноречия, и весёлости. Он не решался даже наедине с самим собой произносить слово «любовь»: прежде казавшееся ему доступным для употребления лишь избранными, оно теперь представлялось ему слишком слабым для описания того состояния, в каком пребывала его душа.

Герберт Брэкстон был самым первым и самым посвящённым очевидцем сердечных переживаний своего друга, с которым он, будучи человеком очень чутким, не смел, против обыкновения, ни словом, ни взглядом шутить на эту тему. Он видел прекрасно: Райли получил удар в самое сердце, произошло нечто такое, чего не испытывал ни один из них до сих пор.

Однажды вечером, приехав к другу после обеда у графини Лейден, Райли, долго сидевший с задумчивым видом в кресле возле жарко полыхающего камина, сказал с грустной улыбкой:

– Знаешь, помолвка только кажется взаимным обязательством… А на деле правом потребовать исполнения данного слова обладает лишь она… Мне же дозволено ждать, надеяться, а если она, в конце концов, скажет «нет», я не имею права ни на что… даже на упрёк.

– Ну, а если она возьмёт и потребует исполнения? – предположил Герберт, отпивая вино.

– Если она не сделает этого, Герберт, я не знаю, как буду жить дальше…

– Но надежда-то есть?

– Она не любит меня, – сурово посмотрев впереди себя, ответил Райли.

– Откуда знаешь? Ты спрашивал?

– У меня бы не хватило на это духу. Нет, просто чувствую, что не любит. Но шанс, что даст согласие, есть.

– Говорят, у совсем молодых девушек это бывает, – изрёк Герберт, стремясь утешить друга. – Они сами сначала не знают, что чувствуют, а потом, выйдя замуж, влюбляются. Ну, брачные отношения там и всё такое… Мисс Лейден ведь, по сути, совсем ещё девочка… А когда ты её заполучишь и окружишь вниманием, когда она узнает все радости супружества…

Герберт был не мастером говорить, но Райли внимал ему с надеждой во взгляде, не подвергая критике его слова. Ему слишком хотелось верить, что лёд в душе Виктории однажды растает.

– Мне иногда кажется, она как-то подчёркнуто холодна со мной, – сказал он. – И я не могу понять, почему. Словно я виноват перед нею в чём-то… Я словно по лезвию хожу. Герберт, как ты думаешь, она всё-таки согласится?

– Думаю, да, – отважно кивнул лорд Уайли, движимый единственным желанием – вселить бодрость в лучшего друга.

Материнское чутьё подсказывало графине, что, хотя дочь её не была влюблена в лорда Мэнфорда, союз с ним может сделать её счастливой. Она слишком хорошо видела, насколько герцог Берновиа всецело поглощён своею невестой. В каждом его взгляде, движении, звуке голоса, когда рядом была Виктория, сквозила безграничная нежность, он буквально дышал ею, при этом не стараясь выставлять свои чувства напоказ. Может быть, ему даже невдомёк было, как это бросалось в глаза. Не отдавая себе отчёта, он с трепетом следил за нею, чем бы она ни занималась, забывая обращать внимание на окружающее. Он не видел того, что творилось на сцене театра, не замечал кружащихся по залу пар, не слушал забавных историй, рассказываемых в кружке собравшихся, и не делил со всеми смеха. Он весь превращался в касание, когда она давала ему свою руку, и все эти месяцы являл собою самое терпеливое ожидание, полное надежды и тревоги.