Ксавьера Холландер - Мадам

Мы решили прогуляться по городу, взяли машину. По дороге у меня вдруг появилось желание сделать фелляцию им обоим, но они стеснялись друг друга.

Когда мы вернулись в Нью-Йорк, Ларри поехал к себе повидаться с детьми. Он понял, что в данный момент я больше люблю Такиса.

– Спокойной ночи, Такис. Наслаждайся вволю, – уходя, процедил он сквозь зубы.

Я очень расстроилась, мне тяжело было видеть Ларри в таком состоянии. Мы так долго были вместе, я к нему сильно привязалась. Я настоятельно попросила двух моих любовников больше не повторять подобных сцен. Теперь, когда встречаемся втроем, мы сохраняем хладнокровие. Если у меня появляется желание заняться любовью с Ларри, который приходит раз в неделю, Такие уходит спать или прогуляться, а мы тщательно закрываем дверь.

По странной иронии судьбы я стала замечать, что и Такис начинает все больше ревновать меня. Однажды вечером меня пригласил к себе один известный еврейский сутенер. Я пошла туда одна. У него свой дом с большим бассейном, и каждую неделю он устраивал там небольшие оргии. В тот вечер я развлекалась с пятью мужчинами и прекрасной девушкой, в то время как остальные гости аплодировали нам. Узнав об этом, Такис был шокирован и несколько дней не подпускал меня к себе. И я спрашивала себя, правильный ли выбор сделала. Ведь Ларри, несмотря на приступы ревности, гораздо понятливее.

В любом случае, есть одна вещь, которую любящие меня мужчины понимают очень быстро: когда я занимаюсь любовью с клиентом, со мной ничего не происходит. Только мое тело участвует в действии. И чтобы им было понятнее, я всегда цитирую слова моего друга-голландца, которого знала еще до того, как стала проституткой:

– Я отдаю тебе мою сперму! Я отдаю тебе мою душу! – шептал он мне в постели.

Когда же ему случалось переспать с другой девушкой, он объяснял мне:

– Я отдал ей только мою сперму. Тебе я не изменял.

Я считаю, что настоящая любовь – это взаимный дар тела, души и мысли. Если все эти элементы не соединены в моем отношении к мужчине, значит, я не люблю его. Он всего лишь тень, мелькающая в ночи.

Виновником спада моей профессиональной деятельности является Эйб, электронщик.

Все, кто читал в газетах или смотрел по телевидению отчет о расследовании дела о коррупции в полиции Нью-Йорка, а также мои показания комиссии Кнаппа, на которую мэр города Джон Линдсей возложил это расследование, без труда поймут, кем был Эйб на самом деле.

А был он гением в электронике. Он мог установить микрофон где угодно: в квартире, в конторе, в машине. Меня познакомил с ним Робин Мур, соавтор этой книги. Он хотел, чтобы Эйб установил систему записи в моей комнате для того, чтобы получить материал для своей работы.

Эйба нелегко описать. Его надо видеть. Представьте себе сто килограммов жира на ста семидесяти сантиметрах роста. Облейте все это розовой конфетной карамелью. Добавьте мясистые, мягкие и постоянно влажные губы, две голубые точки вместо глаз, увеличенные очками со стеклами, толстыми, как донышко бутылки из-под кока-колы. Прикройте тремя несчастными волосками то, что только любящая мать могла бы назвать головой – и вы все равно получите весьма слабое представление об этом персонаже.

Похоже, у Эйба осталось только одно стремление в жизни: найти неопровержимые улики против продажных политиков и коррумпированных судей. Может быть, это объясняется тем, что несколько лет назад он отсидел восемнадцать месяцев в тюрьме и до сих пор считает этот приговор несправедливым. Он потратил много времени, чтобы убедить меня в том, что ведет обычный образ жизни, но у меня сложилось впечатление, что он – профессиональный доносчик.

Если Эйб совал во что-то свой нос, вытащить его оттуда не было никакой возможности. Прежде всего он соединил мои телефоны с огромным магнитофоном, спрятанным в шкафу. Я уже почти пожалела о своем решении.

– Я полагала, что вы установите маленький магнитофон, который можно включать и выключать, когда захочешь. – Сказала я ему.

– Нет, – заявил Эйб. – Робин хочет, чтобы записывалось все.

– Но где выключатель? – настаивала я. – Я хочу контролировать эту штуку.

– Отлично, – бросил он. – Нажмите здесь, чтобы включить, а здесь – чтобы выключить. Так вы сможете записать любой разговор по вашему выбору, – добавил он с ангельской улыбкой.

Но он еще не закончил работу.

– Ваши телефоны…

– Что с моими телефонами? – спросила я.

– В них могли залезть.

– Ах!

– Я сейчас проверю.

Сказано – сделано. Я еще никогда не встречала такой активности. Он вытащил кучу электронных штучек, жужжавших и мигавших сигнальными лампочками.

– Да, я был прав. Есть микрофон!

– Где?

– Не волнуйтесь, я знаю.

– А как вы можете знать?

– Видите… (он пустился в совершенно непонятные мне объяснения)… и когда это выходит на этот счетчик, то, значит, есть микрофон.

– Понятно. (Я все равно ведь не могла ему чем-то возразить.)

– Ага! (щелк, щелк, щелк)… А тут есть аппаратик, который записывает все набираемые вами номера.

Я спросила, что же мне делать. Он поспешил объяснить, что сам всем займется. Открыл еще одну черную коробку с циферблатом и сигнальными лампочками. Поработав с полчаса, облегченно вздохнул.

– Больше микрофонов нет, – заявил он, – я их сжег. Тому, кто их установил, потребуется десять дней, чтобы получить законное разрешение на установку новых. А второй телефон можете использовать только для некомпрометирующих разговоров.

Я долго забавлялась с магнитофоном, дни напролет проводя за записью телефонных разговоров, особенно с «чокнутыми», друзьями и клиентами. Разумеется, я спрашивала у них разрешение на запись и сохраняла их инкогнито.

Эйб пришел еще раз: ему было недостаточно микрофона в моей комнате, он хотел установить еще один в гостиной.

– Об этом не может быть и речи, – заявила я.

Это заходит уже слишком далеко, подумала я. Только гораздо позже я узнала, что Эйб установил маленький, но мощный передатчик под моим ночным столиком. Все звуки, издаваемые в комнате, передавались и записывались на магнитофон, стоявший в конторе за несколько сотен метров от моего дома.

Эйб занимался еще одним бизнесом: он продавал сведения организациям, следившим за соблюдением законов. Я узнала об этом через несколько месяцев, после того, как чиновники из комиссии Кнаппа вызвали меня для дачи свидетельских показаний. У них были пленки с записями, выполненными в моей квартире без моего согласия. Эйб действительно был очень активным доносчиком.

Примерно через два месяца после его первого визита он опять зашел ко мне, чтобы проверить, нет ли новых микрофонов в моих телефонах. Сжег один микрофон, забрал двести пятьдесят долларов и ушел, оставив – без моего, разумеется, ведома – другую электронную игрушку.